– Что вы с ней делаете?

Полковник от его любопытства пришел в восторг. Он расхохотался грубо и язвительно, уронив себе на пиджак пепел с сигары.

– Хотите знать? Вам интересно, что мы с ней делаем?! А вот что – я отдал ее в самые лучшие руки, доверил терпеливым, спокойным мастерам своего дела. Вдумчивым, опытным, умеющим добиваться, чтобы каждый их клиент рассказал обо всем, что сделал, а если надо – и о том, чего даже и не думал делать. Я приказал не торопиться и вытянуть все, что смогут, – имена, явки, связи, – прежде чем отправить эту свинью на бойню. Вот этим они сейчас и заняты. Играют в вопросы и ответы, как на радиовикторинах.

– А где ее держат?

– Ну, уж это вас совсем не касается.

Керальт сполз с табурета. Улыбка его стала хмурой.

– И, само собой, среди прочих имен эта барышня назовет и ваше. И тогда мне не останется ничего иного, как получить официальное разрешение на ваш допрос… Ничего личного, поверьте. – Он на миг задумался. – А, впрочем, может, и нет. Может, и личное. Что уж тут – жизнь есть жизнь.

Фалько бесстрастно выдержал его взгляд.

– Она не может сказать ничего такого, что меня обеспокоило бы.

– Ну, вот увидите.

Керальт резко повернулся спиной и отошел к друзьям, отпечатав свою улыбку, зловещую и презрительную, на сетчатке глаз Фалько. У того голова пылала ледяным огнем спокойной ярости. И томило мучительное желание – он чувствовал его безобманные признаки – искалечить Керальта или убить. Сорвать эту улыбку с его лица. Меж тем он через мгновение заказал еще один коктейль, запил им две таблетки, снова закурил и принялся размышлять.

Не оставлял он это занятие и после того, как поднялся в свой номер, рухнул, не раздеваясь, на кровать и, куря одну сигарету за другой, лежал неподвижно, глядел в потолок, и когда встал и принялся ходить из угла в угол, останавливаясь у окна и вглядываясь в бездонную черноту затемненной улицы. Ночь нейтральна, подумалось ему. Она ни за тех, ни за этих, но помогает тем, кто становится на ее сторону. Тем, кто умеет ее использовать.

Аспирин с кофеином и адреналиновая буря, забушевавшая в крови от улыбки Лисардо Керальта, помогали мыслить на удивление остро и четко. Глубоко проникать в суть явлений, в глубь пространства и времени, во тьму этой ночи и ее возможностей. Фалько подсчитывал, рассчитывал, сверяясь с бумагами, которые доставал из ящиков. Снял крышку с портативного «ундервуда», стоявшего на столе. Снял трубку и, к удивлению телефонистки на отельном коммутаторе, заказал два крутых яйца. Их принесли через четверть часа – еще теплые. Он сунул официанту чаевые, присел к окну, очистил яйца от скорлупы, бритвенным лезвием разрезал их там, где белок загустел сильней всего. Потом прижал к документу с грифом Генерального штаба, который достал из ящика в ожидании, и, убедившись, что краска проступила на белке, проштемпелевал только что отпечатанный на машинке лист. Снял колпачок с вечного пера, поставил размашистую подпись с росчерком, дал высохнуть и, сложив вдвое, спрятал в карман. Теперь черед улыбаться пришел ему, когда, рассовав по карманам пиджака и пальто все, что было нужно – включая и конверт с деньгами, прежде спрятанный им на шкафу, – он закрыл за собой дверь номера и пошел по гостиничному коридору.