– Я думаю, тогда тебе не стоило бы курить это…

– Да я отлично себя чувствую.

Пламя зажигалки осветило суровое лицо. Повседневную маску. Он глубоко затянулся – заполнил легкие дымом, который далеко-далеко отодвигал мир и его самого.

– Ты – человек бессовестный и причудливый, – сказала она через секунду. – Но даже твои собственные подлости не делают тебя подлецом. …И эта наглая улыбочка, и этот опасный взгляд.

Фалько хотел было, не отвечая, передать ей сигарету, но Мойра качнула головой. Расширенные зрачки будто впивались в его лицо.

– Не довольно ли? Неужели не боишься, что тебя убьют?

Он улыбнулся молча и снова втянул дым.

– Нет, не боишься, – заключила Мойра. – Ты ведь из тех, кто уверен, что сами знают, когда бросить женщину, когда пить, а когда и жить. Но ведь и вы иногда ошибаетесь.

– Хорошо сказано.

– Вычитала эту фразу где-то, не помню где… А может, и не вычитала… Ее бы мог произнести и мой Клайв. И я. И ты.

Слова ее доходили до Фалько будто издали. Звучали приглушенно и медленно. Она так говорит – или я так слышу, подумал он.

– Я никогда не спрашивала, случалось ли тебе убивать, – вдруг с неожиданной живостью проговорила она.

Она подвинулась чуть ближе, приникла к нему. Сквозь тонкий шелк он ощутил тепло ее тела. Полы кимоно разошлись, открывая лобок. Выбритый, отметил Фалько.

– Ты мне сказала как-то… – припомнил он. – «Мне нравится, что ты делаешь то, о чем другие лишь мечтают».

Мойра не сводила с него затуманенных ошалелых глаз.

– Я согласен с этим, – сказал он, чувствуя, что слова даются ему с трудом. – Я много думал… Потому я и любил тебя какое-то время… Если я вообще способен кого-то любить… По крайней мере, мне казалось, что это любовь.

Шевельнув рукой, он осторожно прикрыл ее наготу тканью кимоно.

– Что толку вспоминать… Что было, то прошло.

Притихшая было Мойра чуть слышно засмеялась.

– Когда-нибудь ты состаришься, друг мой.