– Говорите, там есть ваше лицо?

– Говорю. И ваше тоже.

Австриец погрузился в задумчивость. Он аккуратно расправился с бриошью, сделал еще глоток кофе. Потом в задумчивости погладил уродливо стянутую кожу под челюстью.

– Как бы нам с вами это боком не вышло, когда дойдет до финала…

Фалько откинулся на спинку стула и с профессиональным безразличием ответил:

– У меня такое впечатление, что и вашим шефам, и моим на это в высокой степени наплевать. Лишь бы само дело вышло, а уж как оно выйдет нам – боком или еще как – безразлично.

– Во мне они нуждаются. Мое лицо с этих снимков сотрут… – сказал Кюссен без особой уверенности в голосе и взглянул на собеседника. – Постараюсь, чтобы и ваше тоже.

– Было бы недурно, – Фалько подчеркнуто улыбнулся. – Но на всякий случай свое лицо я уже стер.

Кюссен заморгал:

– Это же не согласовано с вышестоящими…

– Христос призывал всех быть братьями, но – братьями, а не идиотами.

– Рано или поздно вашу личность все равно установят.

– Само собой: Игнасио ли Гасан или любое другое имя. Мы предвидели это, а моему шефу все равно, погорю я на этой операции или на другой какой-нибудь… Но и подставляться, то есть облегчать им задачу, не хочу. При моей смазливой роже обойдусь им подороже.

– Любопытный вы человек, – почти с восхищением улыбнулся Кюссен. – Вы на мушке у всех, а вам вроде бы и горя мало. С фотографиями или без них, в решающий момент все поймут, кто вы и зачем. Тем более что операция вступает в самую опасную фазу.

– Ничего, мы привычные. Жить вообще опасно, Гупси.

Тот снова погладил рубцы, и Фалько вспомнил про огнемет и блиндаж под Аррасом, представив, каков был его собеседник двадцать лет назад – худощавый, в зеленовато-сером обмундировании, в стальной каске над матово-смуглым, южного типа лицом. Впрочем, оно таким и осталось. И вообще, несмотря на свой сугубо цивильный вид и блестяще изображаемое легкомыслие, Кюссен не производил впечатление человека безобидного.

– Вы ведь тоже рискуете, – сказал Фалько для затравки. – Рано или поздно ваши клиенты-евреи и их друзья антифашисты обнаружат, что вы наци и что вдобавок, как тот ласковый теленок, двух маток сосете.

Но Кюссен, сделав безразличное лицо, разыгрывать гамбит не стал.

– Меня к тому времени здесь уже не будет, – только и сказал он в ответ.

А будешь ты в Берлине, подумал Фалько. Или на вилле на берегу озера Леман. Каждый, конечно, ловчит как может, и ты выбрал не худший путь, ставя одну свечку дьяволу, а другую – своему банкиру. Он на миг попытался вообразить, что будет с ним самим через несколько лет, если, конечно, он их проживет. На берегу какого озера окажется? Однако представить не смог. И пришел к выводу, что и это тоже не слишком-то важно.