– Символического… – протянул, задумчиво заведя глаза, Фалько.
Беседа продолжалась. Щелкнула зажигалка, и пламя лизнуло сигарету с того конца, где была напечатана марка. Фалько размышлял об адмирале, о том, как он сводит счеты, о мастерском ходе, в результате которого Баярд с мишенью на груди попадет в руки своих обожаемых большевиков. Потом не без тревоги вспомнил взгляд, которым одарила его Эдди Майо в последнюю их встречу, – взгляд, необъяснимо и неожиданно ставший жестким и подозрительным. Что-то, не поддающееся логическому осмыслению, беспокоило его в этой женщине. Тем более что для осмысления этого не нашлось времени и случая не представилось. И это было скверно. У людей его профессии так бывает: если не сведешь концы с концами, те порой сами стягиваются, причем на горле.
– В любом случае, – сказал Кюссен, – физическая ликвидация Баярда будет сопровождаться массированной газовой атакой в прессе с обширными публикациями документов. В доказательство того, что он все это время был фашистским агентом.
Фалько затянулся.
– Разветвленный преступный заговор, свивший себе гнездо в международном левом движении.
– Вот именно, – австриец слегка похлопал по столешнице. – Миф будет развенчан. А Баярд и самая память о нем – уничтожены.
«Да, сейчас этот самый Кюссен не похож на маршана. На того симпатичного Гупси, который вился вокруг Пикассо, Баярда и Эдди Майо, – услужливого, любезного, всегда готового сделать что-нибудь приятное, скостить сумму комиссионных или уплатить по счету, если промедлишь вытащить бумажник. Я его явно недооценивал», – подумал Фалько. Сейчас он чувствовал в Кюссене столь знакомую холодную сноровку специалиста и узнавал хищника своей же породы, пусть шкуры у них разные, да и мотивы тоже. Что ж, подумал он со смешком, это отчасти утешает – знать, что помимо тебя по свету бродит еще бесконечное множество разнообразных мерзавцев. Это облегчает бремя ответственности или угрызения совести, если, конечно, таковая наличествует. Во всяком случае, как бы сильно ни отличались они друг от друга, оба знают правила – безжалостные нормы поведения, которые большей части человечества удобней игнорировать.
– Позвольте вопрос, – сказал Фалько.
– Прошу вас.
– Что вы чувствуете, когда выпиваете с Баярдом и Эдди?
Под английскими усиками чуть заметно, намеком, обозначилась улыбка.
– Вы хотите знать, не чувствую ли я себя предателем?
– Хочу.
– Я думаю о рейхе.
– Кюссен… Обойдемся без пафоса.
– Серьезно вам говорю, – Кюссен показал ладони, словно в доказательство их чистоты. – Я патриот.