Он сунул кисть в склянку с растворителем, вытер руки о свитер, отгрыз и выплюнул кончик «монтекристо», словно это была низкосортная дешевка, и снова сунул сигару в рот. Потом, прежде чем Фалько успел поднести ему зажигалку, чиркнул спичкой и раскурил «гавану», вертя ее в пальцах, выпачканных красками.

– Это же враг всего человечества, а? Разве не так? – спросил он, выпустив дым. – Поди-ка воплоти его в одном образе. Он слишком универсален и преступен.

Фалько внимательно разглядывал огромное полотно. А размышлял над тем, каким бы универсально-преступным путем его уничтожить.

– Мне кажется, у вас еще много работы, – сказал он, отпив вермута. – Думаете успеть к открытию Выставки?

– Да лучше бы успеть, – вздохнул художник. – Лучше для меня и для Выставки.

– Можно задать один вопрос?

– Если ответ меня не затруднит – пожалуйста.

– А что означает вот этот круг, похожий на солнце, вот с этим…

И остановился, не зная, как обозначить остальное. Пикассо, заинтересовавшись, сморщил лоб:

– Вы имеете в виду вот это, наверху? Ну и как по-вашему, что это?

– Зажатая в кулаке морковь?

Художник, в ошеломлении открыв рот, смотрел на него с дымящейся в пальцах сигарой. Потом мельком глянул на свое творение – раз и другой.

– Вот в этом рисунке углем вы увидели морковь?

Волна жара захлестнула Фалько до самой шеи. «Ох, что же это я ляпнул-то», – подумал он. От ужаса померещилось, что галстук удавкой перехватил горло.

– Я совсем не то хотел сказать…

– Но сказали именно то.

– Я просто неудачно выразился.

– А что, черт возьми, вы хотели выразить?

Фалько, поборов желание распустить галстук, глотнул вермута.

– Ну… На самом деле, мне показалось, что это означает…