— Благодарю, господин обер-лейтенант, — все еще хмурясь, сказал Вернер. — Осмелюсь доложить, я больше привык к солдатскому шнапсу.

— Ничего, скоро придется отвыкать…

Вернер глянул на мать.

— Ты не понимаешь шуток, — строго сказала фрау Рехберг.

— О, мы отлично понимаем друг друга. — Коробов, поднимаясь с соломенного мата, подхватил одеяло за концы, легонько тряхнул его, стал свертывать.

— Господин обер-лейтенант, я сама, это женское дело! — Фрау Рехберг встала с ящика, взяла у Коробова одеяло.

— Спасибо, фрау Рехберг…

— Мы должны помогать друг другу… Немцам сейчас трудно, да, мы должны помогать, господин обер-лейтенант…

Сев на ящик рядом с Вернером, Коробов протянул руки к костру. За его спиной — голос Урзулы:

— Вы уже не спите, господин обер-лейтенант… Вам надо больше спать, да, вы совсем еще…

Фрау Рехберг засмеялась, взяла из руки девочки алюминиевый чайник, поставила у своих ног. Коробов встал.

— Что там на божьем свете делается, Ульхен? И не смотри на меня так строго, я совсем здоров, осмелюсь доложить… Надо покурить на свежем воздухе.

Коробов улыбнулся девочке, пошел к дверям пакгауза.

Солнце, свежесть, ясность — над весенней землей…

А на земле…

Коробов вздохнул, неторопливо разминал сигарету.

Бродили по перрону и захламленным путям люди. Шагах в сорока от перрона стояли три пассажирских вагона с выбитыми стеклами. Приглядевшись, Коробов разобрал надписи на белых табличках: «Штеттин — Кенигсберг»… За дверями купе кое-где виднелись силуэты людей… На подножке вагона сидел парнишка с повязкой фольксштурмовца на рукаве черного пальто и курил сигарету — Коробов слышал иногда его простуженный кашель…

— О, черт… — Коробов, забывшись, размял свою сигарету в труху, швырнул… Достав портсигар, увидел — пуст…

— Черт возьми…

— В буфете есть сигареты, я видела.