— Сначала я, сеньор граф, — сказал гасконец.

Он забрался на подоконник, проверил, хорошо ли закреплена шпага, и решительно прыгнул в речку, выплыв на поверхность метрах в четырех ниже по течению.

— Глубоко? — спросил граф, увидев его голову.

— Плывется великолепно, — ответил гасконец.

— Все вниз!

Один за другим они попрыгали в воду, которая была настолько глубокой, что никто не коснулся дна; все без приключений выплыли на поверхность.

Их подхватило и понесло быстрое течение. Все, однако, были опытными пловцами, и, хотя время от времени водовороты пытались накрыть их и затащить в свои губительные вихри, через четыреста или пятьсот метров все выбрались на берег недалеко друг от друга.

— В такую душную ночь купанье неприятным не назовешь, — сказал Мендоса.

— Особенно, если спасаешь шкуру, — добавил гасконец, стаскивавший с себя одежду, чтобы отжать из нее воду.

Граф поспешил подняться по берегу, чтобы определить, куда их вынесло.

Они находились на краю плантации сахарного тростника, покрытой высокими побегами, которые могли стать лучшим убежищем.

Весьма маловероятно, чтобы стражники пошли искать их на этой плантации, следовательно, пока что бояться было нечего.

— Что будем делать? — спросил гасконец. — Здесь я не вижу ни посады, ни таверны, ни венты.[73]

— Вы еще не напились, дон Баррехо? — спросил граф.

— Эх!.. Если бы можно было осушить несколько бутылок аликанте, чтобы побыстрее высохнуть, я бы не высказал неудовольствия, — ответил гасконец.

— Пососите стебель сахарного тростника. Их здесь сотни тысяч.

— Это занятие я оставлю детям, сеньор граф.

— Тогда ждите, пока вас высушит солнце. Мы не можем вернуться в город в таком размокшем виде. И потом не забывайте, что сегодня, по меньшей мере вечером, нам придется сделать визит.

— В таверну?

— К дону Хуану де Сасебо.