– Спасибо. – Кинг кивнул в направлении стены тюрьмы, на восток. – Ты знаешь о них?

– Конечно. – Австралиец рассмеялся. – Скажу тебе еще одно. Грей идет сюда. Вся зона кишит копами, и полно засад. Я знаю про одну банду австралийцев и слышал еще про одну, которая пронюхала о сделке. Но мои дружки охраняют все вокруг. Как только мы получим деньги, ты получишь бриллиант.

– Мы подождем охранника еще десять минут. Если он не придет, тогда все повторим снова. Схема та же, детали другие.

– Хорошо, дружище. Увидимся завтра, когда пожрем.

– Будем надеяться, что увидимся еще сегодня ночью.

Но этой ночью ничего не произошло. Они ждали, но Сягата так и не пришел, поэтому Кинг свернул операцию.

На следующий день Питер присоединился к толпе пленных, собравшихся на улице у госпиталя. Ланч уже закончился, солнце жгло воздух, землю и все живое на ней. Даже мухи, казалось, стали сонными. Он нашел затененный клочок земли, устало сел на корточки в пыль и начал ждать. Боль в руке стала дергающей.

Его очередь подошла, когда наступили сумерки.

Доктор Кеннеди коротко кивнул Питеру Марлоу и показал на стул.

– Как дела сегодня? – спросил он рассеянно.

– Благодарю вас, неплохо.

Доктор Кеннеди наклонился и потрогал повязку. Питер Марлоу вскрикнул.

– В чем дело, черт возьми? – сердито спросил Кеннеди. – Я едва дотронулся до вас.

– Не знаю. Малейшее прикосновение вызывает адскую боль.

Доктор Кеннеди сунул термометр в рот Питеру Марлоу, потом запустил метроном и начал считать пульс. Учащенный, девяносто ударов. Плохо. Температура нормальная, и это тоже плохо. Он поднял руку Питера и понюхал повязку. От нее шел отчетливый мышиный запах. Плохо.

– Ладно, – сказал он. – Я собираюсь снять повязку. Держите. – Он дал Питеру Марлоу маленький кусок резиновой камеры, который щипцами вынул из стерилизующего раствора. – Прикусите. Будет больно.

Он подождал, когда Питер Марлоу закусил резину, потом стал осторожно разматывать повязку. Но она присохла к ране, стала ее частью, и единственное, что оставалось делать, – это отрывать ее. Доктор уже давно не был ни ловким, ни умелым.

Питер Марлоу знал, что такое боль. А когда ты хорошо знаком с болью, то знаешь ее пределы, оттенки и настроения. Имея привычку к боли и мужество, ты можешь позволить себе незаметно войти в боль, тогда она станет не страшной, только терпимой, и ее можно победить.

Но эта боль была невыносимой.

– О боже! – проскулил Питер Марлоу сквозь резинку, из его глаз ручьем лились слезы, дышал он с трудом.