– Нехорошо, – отозвался Григорий, бывший галерный раб.
Оба знали план – действовать единым флотом, чтобы высокобортные транспорты с навешенными тюками прикрыли остальных от береговых пушек врага, а быстрые корабли могли в нужный момент вырваться вперед и учинить разгром. Но
– Мы оставим их позади, – сказал Григорий, поднимаясь. – Я схожу к капитану.
Он спустился по трапу с кормовой палубы, пробежал по гистодоку, миновал боцмана, как раз когда тот прошипел: «Тройной темп». Рывок едва не сбил Григория с ног, но он устоял, побежал дальше и наконец поднялся на носовую палубу. Там он увидел массивную тень группы мужчин. Нос корабля зарывался в волны, палубу накрывали брызги.
– Капитан, – прошипел Григорий, но уже не так тихо, как раньше; шум тройного темпа весел был здесь хорошо заметен. – Что вы делаете?
Он был уже рядом с мужчинами, которые расступились на его голос, и встревожился, осознав, что различает их лица – а значит, с неба уже просачивался свет.
– А, недавний герой Константинополя, – произнес самый низкорослый из мужчин, его темное лицо было еще темнее от бороды, начинавшейся у высоких скул и доходившей до груди. – Что ж, мы, венецианцы, тоже герои! – Он обвел рукой стоящих рядом офицеров. – Мы первыми нападем на врагов, и вся слава будет нашей!
– Капитан… – горячо начал Григорий, но умолк.
Хотя у него был статус человека императора, он не мог выказывать свое раздражение, тем более перед всеми офицерами капитана. «Проклятый венецианский хвастун», – подумал Ласкарь и сделал глубокий вздох.
– Капитан, – продолжил он более рассудительным тоном, – план предусматривал, что мы подойдем вместе, нападем вместе. Впереди восемьдесят с лишним врагов, и их защищает…
– В восемьдесят раз больше чести, а? – громко перебил его Коко. – Остальные скоро нагонят нас. И будут сражаться с врагом, которого мы грубо пробудили от сна… Нет! – Он возвысил голос и поднял руку, прерывая Григория. – Не советуй нам осторожничать, грек… или генуэзец? – с усмешкой произнес капитан. – Нам, венецианцам, это слово незнакомо. Мы…
Странно было смотреть в лицо человеку, а в следующее мгновение уставиться на обрубок его груди. Странным было и обращение звука и зрелища, ибо Григорий осознал, что должен был услышать звук пушечного выстрела прежде, чем увидит его результат. Его окатило кровью, как прежде брызгами, ему пришлось протереть глаза, и он вновь открыл их как раз вовремя, чтобы увидеть, как ноги подламываются и обрубок тела падает на палубу. Исключительно удачный первый выстрел турок разрубил Коко пополам и снес бо́льшую часть его офицеров. Потрясенный Григорий отвел взгляд от мертвых и умирающих и успел заметить новую вспышку на востоке. Этот выстрел был хорошо слышен, и Григорий бросился вниз, на доски, скользкие от крови и внутренностей, но ядро успело ударить в судно первым. Послышался громкий треск дерева, разрываемого каменным шаром. Григорий сообразил, что ядро выпущено с расстояния не больше двухсот шагов, определенно с берега. Это объясняло точность стрельбы – и огонек, который он видел на Башне Христа. Турки знали, что они идут, и хорошо устроили свою засаду.