– Еще есть время. – Грант уселся, налил себе еще спиртного, улыбнулся возражениям Григория. – У меня есть опытные люди, они следят за признаками. Он показал на комнату, откуда они пришли. – Там есть дверь; она ведет к контрмине, выкопанной примерно в двадцати шагах перед бастионом. Я почти уверен, что мина турок совсем рядом.

– Почти? А откуда ты вообще это знаешь?

– Ну, это наука, как и все прочее, – ответил Грант, поднимая чашку и глядя в нее. – Я знаю, где стал бы копать, будь я турком, поскольку исследовал почву повсюду вдоль этих стен. Есть всего пара мест, где она достаточно тверда, чтобы выдержать галерею. Далее следует изучить траншеи за стеной – выяснить, где турки стараются спрятать их от нас.

Он поставил чашку, ткнул большим пальцем через плечо.

– Они примерно в двадцати трех шагах в той стороне, по моим расчетам. За исключением того, разумеется, что копают не турки, а наши собратья-христиане, сербы из Ново Бродо. Я несколько раз за ночь слышал, как они разговаривают. Я узнал язык и хорошо знаком с их мастерством, ибо учился этому делу там же, где они.

– Двадцать три шага? А твоя в двадцати? – переспросил Григорий и привстал. – Разве мы не должны…

– Сиди! – приказал шотландец. – Мои люди заранее предупредят нас. И, Бога ради, выпей еще.

Он плеснул в чашку еще глоток, прежде чем Григорий успел прикрыть ее рукой.

– Я нервничаю от твоего воздержания. Вдобавок мы не виделись целую вечность.

Он ухмыльнулся, когда Ласкарь выпил.

– Ну? Что нового в мире?

Когда бы ни встречались люди города, каждый расспрашивал другого о новостях – не вернулось ли судно, отправленное императором две недели назад; насколько успешными были последние атаки турок на бон, и не соединятся ли два турецких флота; сколько еще штурмов на стенах выдержит город, ибо за последнее время турки атаковали дважды, у ворот Святого Романа и у дворца, и оба раза были отбиты с большим трудом, после многих часов тяжелого сражения. И потому Григорий стал рассказывать, что знает об этих и о совсем свежих событиях, которые сам видел, будучи рядом с императором. О том, как Константин вошел в зал, полный орущих венецианцев и генуэзцев, как встал между соперниками, между людьми, уже обнажившими кинжалы и обвиняющими друг друга в трусости и предательстве. Как он успокаивал их словами и слезами, как просил, чтобы они приберегли свою ненависть для врагов, а не помогали им, вызывая своей враждебностью отчаяние у собственных людей. Ему удалось добиться согласия. Но между итальянскими соперниками любви не было.

Григорий замолчал, чтобы глотнуть из чашки, и Грант прервал его.