Ему не требовалась маскировка. Особенно когда рядом с ним было столько собратьев-христиан. Первых он сопровождал из Галаты – присоединился к группе генуэзских торговцев из этого города, которые собирались торговать с турками, проехал на их вьючной лошади длинную дорогу по суше вокруг Рога и оставил торговцев перед высящимися стенами Влахернского дворца, из которого вышел восемь часов назад. Но сейчас вокруг было еще больше христиан, ибо заметная часть армии султана поклонялась Кресту. Поднимаясь на холм, беспрепятственно миновав осадные траншеи, которые шли параллельно городским стенам, он слышал речь валашских конников, венгерских пушкарей, сербских минеров, гортанный говор болгарских азапов. Потом, когда он перешел вброд речку Лик, текущую в долине между двумя холмами, языки сместились на восток. Здесь слышалось множество восточных языков, в большинстве незнакомых Григорию. Но многие говорили на османском, который он хорошо знал. Река отмечала границу между европейскими рекрутами армии султана и ее анатолийским сердцем.

Она отмечала и другую границу. И вид отсюда на город заставлял Григория задыхаться не меньше, чем зловещее небо над головой. Бессчетные орды врагов – одно дело. Их могучая пушка, чьи выстрелы заглушали гром, даже когда он переходил брод, – совсем другое.

Но стена…

Григорий глубоко дышал, отыскав немного сладости среди витающей в воздухе мерзости. Он не может поддаваться отчаянию. Он пришел сюда, чтобы высматривать, доложить. И потому он снова взглянул…

…на внешнюю стену, среднюю из трех, которую генералы решили защищать, поскольку самая высокая, внутренняя, была в ужасном состоянии, а первая, у рва, – слишком низкой. И здесь, где карабкались друг на друга два холма и бежала река, здесь Мехмед поставил свою самую большую пушку и здесь сосредоточил свои атаки. Григорий знал об этом, поскольку стоял на укреплениях, в трехстах шагах от того места, где стоит сейчас, и мог разглядеть своих товарищей, греков и генуэзских солдат под красным крестом. Он сражался рядом с ними, помогал отбивать каждую атаку.

– Как? – пробормотал он. – Святой Отец, как?

Ибо там больше не было укреплений. Средней стены не существовало.

В сердце своем Ласкарь уже знал об этом. Он видел, какие повреждения наносят большие вражеские пушки. Он помогал чинить стены. Но только стоя здесь, за вражескими линиями, он видел размах этих повреждений и этого ремонта. На четыре сотни шагов стену заменила ставрома. Палисад был сделан из камней бывших бастионов, досок разрушенных зданий и старых лодок, стволов и ветвей деревьев. Ящиков, набитых соломой и виноградной лозой. Сзади все засыпали землей и плотно стянули шкурами. Такая преграда поглощала часть ярости пушечных ядер, чего не могла сделать твердая каменная стена. Поверх всего, на месте прежних зубцов, торчали бочки, набитые землей и камнями.