Шон Кортни, который сидел в первом ряду, закрыв глаза рукой, поднял голову и звучным голосом произнес:

— Стыд и срам!

Это был «голос после трех порций виски», и Марк не удержался от улыбки, подумав, что перед заседанием, во время ланча в клубе генерал подкрепился.

— Действительно стыд и срам, — согласился Сматс. — Забастовщики объединили вокруг себя всех безответственных и распущенных членов общества, они раздражены и обозлены. Законная забастовка переродилась в разгул ужаса и преступности. Но самое тревожное в этом деле то, что руководство забастовкой перешло к самым отчаянным и не уважающим закон людям, и эти люди стремятся не к чему иному, как свержению законного правительства и установлению большевистской анархии.

— Никогда! — прогремел Шон, и его возглас подхватили все собравшиеся.

— Парламент и страна стоят перед лицом насилия и кровопролития, какое мы считали невозможным.

Больше тишину не нарушали, и Сматс продолжил речь:

— Если правительство и можно обвинить в чем-то, то лишь в том, что оно было не в меру терпеливо и чересчур снисходительно к шахтерам; мы позволили им свободно высказывать их требования. Происходило это потому, что мы прекрасно знали характер народа и уважали права личности и возможность их свободного выражения.

— Это верно, — согласился Шон, и повсюду послышались возгласы:

— Слушайте! Слушайте! Haar! Haar!

— Однако теперь мы понимаем, что подобная терпимость обошлась нам непомерно дорого, и отныне находим ее неприемлемой. — Он помолчал и наклонил голову, а когда снова поднял, его лицо было мрачным и холодным. — Поэтому с этой минуты на всей территории Южно-Африканского союза вводится военное положение.

На долгие мгновения установилась тишина, потом градом посыпались комментарии, вопросы и восклицания.

Даже галереи смятенно загудели, переговариваясь, а репортеры, толкаясь, заспешили к выходу, торопясь добраться до телефона.

Военное положение — крайняя мера и использовалось только однажды: в 1916 году, когда Девет поднял свои отряды и выступил против Боты и Сматса. Со скамей оппозиции неслись протестующие крики, Герцог потрясал кулаками, сверкая стеклами пенсне, другие члены правительства тоже вскочили, выражая поддержку действий премьера. Возгласы председательствующего: «К порядку! К порядку!» — потонули в общем гуле.

Шон Кортни сделал знак Марку на галерее, тот показал, что понял, помог Буре встать, и повел, защищая собой, по дороге с галереи вниз по лестнице.

Генерал ждал их у выхода для посетителей. Он озабоченно хмурился; о его тревоге говорил быстрый поцелуй — он рассеянно чмокнул поднятое лицо Бури и сразу повернулся к Марку.