На этот раз она ушла не оборачиваясь.

Вернувшись на яхту, Крейг убрал на полку карты и книги, вымыл посуду, вытер и поставил на место. Где-то вроде бы завалялась бутылка джина, но найти ее не удалось, а вино они все выпили. Крейг сидел в салоне, над головой тихонько шипела газовая лампа, на сердце кошки скребли. Ложиться спать не имело смысла: все равно не уснуть.

Он достал из рюкзака взятую у Джонатана тетрадь в кожаном переплете и открыл ее: записи, сделанные в 1860 году, принадлежали Зуге Баллантайну — прапрадеду Крейга.

Вскоре Крейг забыл свои огорчения: он стоял на палубе парусного корабля, который летел на юг по зеленым волнам Атлантики — навстречу дикому волшебному континенту.

Самсон Кумало замер посреди пыльной дороги, глядя вслед разбитому «лендроверу» Крейга, с ворчанием удаляющемуся по аллее тюльпанных деревьев. Машина миновала старое кладбище и исчезла за поворотом.

Сэм, подхватив сумку, вошел в калитку домика для сотрудников миссии Ками и остановился перед задним крыльцом.

Гидеон Кумало, дед Сэма, сидел на неудобном кухонном стуле с прямой спинкой, опираясь на резную трость с набалдашником в форме змеиной головы. Старик спал на жарком полуденном солнышке.

«Только так я могу согреться», — однажды сказал он внуку.

Волосы деда побелели и стали пушистыми, как вата. Острая редкая бородка слегка подрагивала от тихого похрапывания. Кожа казалась тонкой и хрупкой, как древний пергамент, и приобрела такой же темно-янтарный цвет. Прямые лучи солнца безжалостно высвечивали каждую морщинку.

Стараясь не заслонять деду солнце, Самсон поднялся по ступенькам, поставил сумку в сторонке и сел на низенькую оградку. Он вгляделся в лицо спящего, и его вновь захлестнула сжимающая горло нежность. Чувство, которое Сэм испытывал к деду, выходило далеко за рамки внушаемого всем мальчикам-матабеле уважения к старшим, оно было больше сыновней любви — между дедом и внуком существовала чуть ли не мистическая связь. Почти шестьдесят лет Гидеон Кумало работал заместителем директора школы в миссии Ками: он воспитал тысячи мальчиков и девочек, но ни к кому из них не относился так, как к внуку.

Старик вздрогнул и открыл глаза — молочно-белые и слепые, как у новорожденного щенка, — потом наклонил голову и прислушался. Самсон затаил дыхание и застыл неподвижно, испугавшись, что дед все-таки утратил почти сверхъестественное чувство восприятия. Старик наклонил голову в другую сторону и снова прислушался. Его ноздри слегка раздулись, втягивая воздух.

— Это ты? — спросил Гидеон скрипучим, точно несмазанное колесо, голосом. — Да, это ты, Вундла.