— Но разве волей обстоятельств она на вынуждена жить вдали от дома?

— Разумеется. И могу представить, как вам ее не хватает. Но если бы она могла выбирать, думаю, она бы предпочла оставаться там, где живет сейчас.

— Я не перестаю возносить хвалу Эллохиму, что у меня есть такой друг, как Марти Барбани, — признался Барух.

— Полагаю, трудно даже представить для вашей дочери лучшее убежище, чем его дом.

— За него я спокоен, друг мой. Я знаю, насколько он честный и порядочный человек. Но вот Руфь еще слишком молода и к тому же влюблена в него без памяти. Я уже решил, что как только выдам замуж Башеву, заберу Руфь домой, и пусть говорят, что хотят. Близкие поймут, а до остальных мне дела нет.

Немного помолчав, Бенвенист сменил тему.

— Так что вы думаете, Эудальд, насчет этих пресловутых мараведи?

Льобет ответил вопросом на вопрос:

— А что, есть какие-нибудь новости?

— Вот уже неделя, как из дворца нет никаких вестей.

— С одной стороны, это несколько обнадеживает; видимо, вас ни в чем не обвиняют. Как говорится, отсутствие новостей — уже хорошая новость. Но с другой стороны, я слишком хорошо знаю советника, с трудом верится, что он не попытается воспользоваться сложившейся ситуацией.

— И какие же выгоды он может получить от этой истории? — поразился Барух.

— Не знаю, он избегает встреч со мной... Возможно, он попытается обвинить вас в том, что вы вовремя не обнаружили фальшивые мараведи.

— Это было столь же невозможно, как выдернуть из земли хрен, дергая за ботву. Комиссия, принимавшая выкуп, делала пробы, взяв монеты сверху, очевидно, они были настоящими. Я всего лишь принял на хранение эти три сундука. Мы смогли обнаружить подделку, лишь когда дело дошло до переплавки монет. В любом случае, в этом преступлении виновны те, кто передал нам фальшивые деньги; мы всего лишь получатели.

В эту минуту стук в дверь оповестил менялу, что церемония вот-вот начнется.

— Ну что ж, дорогой друг, — сказал он. — Сейчас я подпишу ктубу [34] моей дочери, и мы наконец сможем начать церемонию.

Благодаря заботе Руфи, хорошему питанию и собственному здоровью, изуродованное тело Аиши понемногу приходило в норму. Душевная рана заживала намного медленнее, и, конечно, больше всего ей в этом помогал возвращенный ей уд, на котором она теперь играла почти каждый день в маленькой гостиной на втором этаже, где Марти обустроил музыкальную комнату. Она находилось в угловой части дома и была увенчана небольшим куполом, что создавало великолепную акустику. Молодой человек любил проводить там послеобеденные часы вместе с Руфью, слушая чудесные мелодии, что рождались под искусными руками его бывшей рабыни, навевая воспоминания о путешествии по Средиземноморью.