111    

111    

Нападение

Наступил февраль, ко второму числу, за день до скандального разбирательства, распродали все места. Кое-кто из обедневших дворян даже продал свою привилегию присутствовать на суде богатым, но менее знатным горожанам. Множество любопытных, не допущенных на заседание, столпились возле ратуши, чтобы послушать свежие сплетни; люди отчаянно толкались, споря за место на ступенях ратуши, и высказывали свое мнение с непогрешимой уверенностью судей в мантиях.

Вегер Ольдерих де Пельисер расставил караульных с копьями по периметру площади; для этого ему пришлось отозвать почти всю стражу из других районов города, понадеявшись, что в этот день не случится каких-либо досадных происшествий.

Когда на город опустились сумерки, некий закутанный в плащ человек свернул с Виладекольса в сторону аркады Инфанта, граничившей с юга с Пиа-Альмонией. Там оглядевшись в переулке и убедившись, что никто за ним не подсматривает, он остановился возле столба, где в железной клетке горел фитиль, смоченный в заветной жидкости, затем извлек из-под плаща деревянный шест с медным набалдашником и, просунув шест внутрь клетки, прижал набалдашником фитиль, прекращая доступ воздуха. Фонарь мгновенно потух, и переулок погрузился в непроглядную темноту. Спрятавшись в подворотне, откуда хорошо просматривались двери Пиа-Альмонии, он стал ждать.

— Ступайте лучше спать, Марти, — произнес в эту минуту священник. — Завтра, а вернее сказать, уже почти сегодня, вам предстоит трудный день. У вас должна быть ясная голова и спокойный дух, а для этого нужно хоть немножко отдохнуть.

— Я последую вашему совету, но все равно буду ворочаться в постели до рассвета.

Теперь остался лишь один вопрос, не дававший Марти покоя.

— Скажите, Эудальд, есть какие-нибудь новости от Руфи? — спросил он. В эту минуту ему так ее не хватало.

— Не беспокойтесь, с ней все в порядке. Выпейте лучше липового отвара и ложитесь спать. Если хотите выиграть, завтра у вас должна быть свежая голова. Вам предстоит иметь дело с коварным противником, который пустит в ход все свое влияние. Он пойдет на любую подлость, лишь бы сохранить свое доброе имя в глазах судей и графа.

Марти снял с вешалки плащ и закутался в него. Перед уходом он сказал:

— Я сто раз прокрутил в голове свою речь, задал сам себе тысячи вопросов, которые мне могут задать, привел самые разные аргументы, но я знаю, что в самой безупречной защите можно найти брешь, причем в самом неожиданном месте. Я не хочу, чтобы такое случилось. И не вправе этого допустить — ради моей матери, Лайи и Руфи.