А кавалеры щеголяли в расшитых золотом бархатных коттах, у квадратного выреза украшенных золотыми брошами, в тонких шелковых чулках и сапогах из мягкой замши, в поясах из лучшей кордовской кожи, с которых свисали мечи и кинжалы. Порой вырезанные из рога или слоновой кости рукояти являли собой подлинные произведения искусства. Духовенство тоже заботилось о том, чтобы подчеркнуть свой высокий статус, не впадая в грех гордыни.

Свет проникал в зал через высоких восемь окон в каменных стенах, с потолка на цепях свешивались двенадцать гигантских канделябров в форме короны. В глубине зала возвели большой помост, на ней стоял стол для судей, по обе его стороны размещались кафедры и столы для противоборствующих сторон и скамьи курии комитис. Позади судей, еще чуть выше, на фоне занавеси из дамаста с красными и золотыми полосами, возвышались два трона для Рамона Беренгера и Альмодис де ла Марш.

Время приближалось к девяти утра, и стража собиралась закрыть двери, через которые входили граждане Барселоны, в зале всё равно не поместилось бы больше ни души — поскольку некоторые богатые горожанки своими пышными юбками заняли куда больше положенного места.

Когда колокола прозвонили три четверти, через заднюю дверь в зал вошли судьи и члены курии комитис и направились к своим местам; через некоторое время под шепот зрителей вошел невозмутимый и важный казначей Бернат Монкузи; величавым жестом он поприветствовал своих сторонников.

Два человека обеспокоенно глядели на пустое кресло, предназначенное для Марти Барбани. Одним из них был высокий священник, не пожелавший воспользоваться своим положением, чтобы занять место получше — духовник графини. Другим человеком была женщина средних лет, стоявшая возле бокового ограждения одной из трибун, очень скромно одетая и закутанная в зеленый плащ, ее толстые косы были уложены короной вокруг головы и заколоты черепаховым гребнем; взгляд этой женщины тревожно блуждал по залу, словно кого-то высматривая.

Троны, предназначенные для графской четы, еще пустовали; граф и графиня должны были войти в зал лишь после того, как истец и ответчик, а также все, имеющие какое-либо отношение к делу, займут свои места.

Бернат Монкузи негромко разговаривая с кем-то из дворян, одним из членов курии комитис, и даже беззаботно улыбался.

Секретарь Эусебий Видиэйя-и-Монклюз ударил судейским молотком по столу. В зале воцарилась тишина, и секретарь громко и четко голосом объявил, что время, предоставленное противникам для предъявления обвинений, ограничено. Затем он перевернул стеклянные песочные часы в форме веретена, стоявшие на столе.