– Да, это были мой отец и дед, – ответила Елена со слезами при воспоминании о дорогих людях.

Бералек понял, что мадемуазель Валеран потеряла обоих родственников в кровавом отступлении, оставлявшем на дорогах, по сказанию историков, по трупу на сажень.

– Но вы сами, господин, не были ранены в этой несчастной экспедиции? – спросила Елена, оправившись от горя.

– Ранен – нет. Но только я слишком напрягал свои силы. Семь верст я нес одного из своих друзей, графа Кожоля, который был опасно ранен ружейным выстрелом. Мы потеряли в сражении наших лошадей, а надо было спасаться от преследования республиканцев; я выбрал единственное средство для спасения своего дорогого друга. Устроив его у надежных людей в Лавале, я продолжал путь. Но голодный и в лихорадке, я наконец лишился сил и недалеко от Краона свалился в яму на обочине, где меня подобрал этот добрый крестьянин… как раз вовремя, потому что через пять минут явились синие, и если бы они меня застали в живых, то не задумываясь расстреляли бы…

Ивон весело прибавил:

– Быть расстрелянным в двадцать четыре года… это немножко рано.

Желая знать лета своей соседки, которую не мог видеть, Бералек продолжал: – Мне двадцать четыре года, и я уверен, что старше вас.

– Да, – ответила Елена, угадывая любопытство молодого человека.

– По крайней мере на десять лет, – продолжал Ивон, хвативший слишком много, чтоб узнать правду.

– О, нет, не настолько… на восемь – самое большее.

Бералек с радостью подумал при этом: «Шестнадцать лет! Уф! Можно дышать! Я уж боялся, что меня заперли со старой девой навроде пятидесятилетней тетушки Кожоля».

За разговором время шло незаметно. Бералек спохватился первым.

Бедный юноша умирал от голода, не смея сознаться в этом девушке. Первой его потребностью был сон, от которого он пробудился вместе с чувством голода, бушевавшего теперь в его молодом желудке после шестидесяти часов вынужденного поста.

– Надо полагать, что синие ушли, – сказал он, прислушиваясь, не дойдет ли до него сверху какой-нибудь звук.

– Если б это было так, то крестьянин выпустил бы нас, – заметила Елена.

– Я взойду на лестницу послушать.

– Пощупайте, горяча ли доска. Для республиканцев, должно быть, разводили огонь.

Ивон впотьмах отыскал первую ступеньку и начал взбираться.

– О-о! – сказал он.

– Что же? – спросила Елена.