– Как же, как же! Ты отчего-то подпрыгнул.

– Да нет же, я просто встряхнулся, чтоб прогнать сон, овладевший мной. Ведь уже день – и я падаю от усталости.

Кавалер понял, что бесполезно сейчас допрашивать друга, и он притворился, что верит объяснению.

– Хочешь, я провожу тебя до постели? – предложил он.

– Да, с удовольствием.

Прощаясь с Бералеком на пороге своей комнаты, Кожоль вдруг спросил с самым безразличным видом:

– Госпожа Сюрко, надо полагать, сохранила еще свою красоту?

– Сохранила! Да разве ты не помнишь, что я сказал тебе?.. Ей не больше двадцати двух лет.

– Ах да! Правда!.. Но меня так одолевает сон! Когда я высплюсь, мы вернемся к этому разговору.

Ивон тоже пошел немного отдохнуть.

Едва проснувшись, он первым делом побежал в комнату друга. Но на пороге его остановил Сен-Режан, подав ему записочку со словами:

– Вот. Кожоль, уходя, оставил вам письмо.

– Как? Ушел? Так он не ложился?

– Через пять минут после того как вы отправились спать, он вышел оттуда.

Письмо гласило: «Точильщик должен мне одиннадцать месяцев заключения. Я иду за расплатой, но будь уверен, что расплата эта принесет мне миллионы».

«Что он предпримет?» – подумал Бералек, удивленный отъездом друга.

X

X

Почему Кожоль обманул своего товарища, притворившись, будто валится с ног от усталости, а сам через пять минут покинул дом? Какая догадка поразила его, когда он невольно вскочил с кресла, удивив этим Ивона? Уж не нашел ли Собачий Нос сразу тот след, который Бералек искал так долго и тщетно? Надо полагать – да.

Вместо того чтоб лечь спать после ночи, полной опасностей и треволнений, Пьер потихоньку выбрался из дому. Мы сказали, что наступил день, пока наши друзья беседовали. Когда Кожоль, незаметно миновав коридор, вышел на улицу, было около шести часов. Все сияло в ярких лучах августовского солнца, сначала ослепившего Кожоля.