Выстрел часового как будто убил безумие Маржантины. С изумлением, почти с ужасом она убеждалась, что рассуждает, что мысли ее ясны, в них есть связь и порядок, понимала, что и памятью своей она владеет.

Как во сне, она опять пробежала в мыслях свой путь от Парижа до Фонтенбло, припомнила, как ожидала короля — своего возлюбленного, повторяла слова герцогини д’Этамп:

— Вот она, твоя дочка, твоя Жилет!

Но некоторые события, случившиеся с ней за время безумия, словно скрылись от нее в густом мраке.

Так, она совершенно не помнила, как ей пришло в голову пойти в Фонтенбло; не помнила и того, что девушка, которая ей теперь улыбается, когда-то была у нее в лачуге.

С робкой тревогой она спросила:

— Не скажете, как вас зовут?

— Меня зовут Жилет…

Маржантина судорожно схватилась за одеяло, но сдержалась.

— Жилет… — нежно повторила она. — Красивое имя…

Жилет улыбнулась.

— А почему меня отнесли в этот прекрасный замок?

— Это я так велела…

— Вы? Ну да… ничего нет удивительного…

— Почему? — опять улыбнулась Жилет.

— Потому что вы добрая… и вообще… может, так оно и надо…

Жилет не поняла эту невнятную фразу, которой Маржантина выразила еще более невнятные чувства. Впрочем, в поведении и в словах раненой ей все было странно.

Неужели это та самая женщина, которая так жестоко обращалась с ней в Париже? Какая с ней случилась перемена? И почему сейчас, перед выстрелом часового, Маржантина бросилась к ней с криком: «Моя дочка! Моя Жилет!» Эта женщина казалась ей окутанной тайной…

А Маржантина спрашивала дальше:

— У короля, говорят, есть дочь… как сказать… дочь, а матери ее не знают… Это правда?