Универсальный магазин (позже молл, торговый центр) для писателей вроде Георга Зиммеля и Вальтера Беньямина представлял ублюдочную, ущербную форму вовлеченности в городскую жизнь. В прошлом необходимость сделать покупки вынуждала людей пересекать центр города, отправляясь в специализированные места: именно таков был стиль жизни. Разговаривая и торгуясь с хозяином магазина – часто тем ремесленником, который изготовил то, что хотелось купить, – люди совершали богатое оттенками социальное деяние. Враги крупных универсальных магазинов придерживались мнения, что, выдавливая подобные предприятия из бизнеса и обращаясь к централизованному виду торговли, покупатели тем самым дистанцируются от производства. Теперь достаточно было обратиться к продавцу и заплатить фиксированную цену. Коммерциализованные развлечения вроде посещения моллов схожим образом превратили людей в отвлеченных, пассивных наблюдателей, в составные части «общества зрелища», пойманные между «близостью и удаленностью».

Как результат – отчуждение, одиночество и тревожность, столь блестяще схваченные на картинах импрессионистов; яркое отражение супермодернизма. Возникший мир навязчивого потребления и эмоционального обнищания – эпоха урбанистического кризиса.

Но корректно ли такое прочтение?

* * *

Художники-импрессионисты идентифицировали неудовлетворенность городской жизнью – некую разновидность парижского синдрома, – но они же предложили и средство исцеления. Абсорбируя город и погружаясь в него, мы становимся фланерами или зеваками, дешифраторами города и наблюдателями в театре урбанистической жизни. Наилучшая психологическая самозащита для горожанина не в том, чтобы быть «сдержанным» или «пресыщенным»; она состоит в погружении – в краски, звуки, эмоции и ощущения города, который разворачивается вокруг нас.

Мы можем быть дискриминирующими фланерами, потирающими шею зеваками или бесцельными странниками по бульварам, пассивными наблюдателями или активными участниками. Мы можем быть обжорами и в то же самое время утонченными гурманами. Мы можем получать удовольствие от «удаленности», когда сливаемся с анонимной, бесформенной толпой; но мы можем также открывать «близость», когда по собственному выбору формируем связи, создаем объединения и субкультуры, которые с такой охотой принимают в метрополисе, – районы, клубы, пабы, бары, кафе, спортивные команды, церкви и вообще любые группы, причастность к которым щекочет ваше воображение. Отчуждение и общительность лежат бок о бок в пределах города, это две стороны одной и той же монеты. Вы можете быть одиноким любителем выпить с картин Мане (хотя и сидящим в забитом баре), или же одиноким прохожим с холста Кайботта, наслаждающимся (хотя бы момент) приватностью урбанистической отчужденности, но в следующий момент вы можете погрузиться в сообщество, которое выбрали сами. Как писала Вирджиния Вулф, когда мы в одиночестве вступаем на улицу, «мы сбрасываем наше “я”, по которому нас знают друзья, и становимся частью обширной республиканской армии анонимных бродяг».