Берлин мая 1945-го – это 55 миллионов кубических метров битого камня; Гамбург – 35 миллионов. Невозможно было представить, когда все это удастся восстановить. Но история Второй мировой войны – это также история невероятной стойкости городов даже в самых тяжелых обстоятельствах.

Судьба, с которой встретилась Варшава, находится за пределами всего, что пережил любой город в современной войне. Если Берлин выглядел пусть постапокалиптическим, но все же городом, то столица Польши представляла собой 700 миллионов кубических метров битого камня. Около 81 % Берлина было уничтожено, но стерто полностью – всего 11 %, а повреждено – 70 %. В Варшаве же более 80 % строений полностью исчезли с лица земли[458].

Однако даже посреди тотального уничтожения сохранялись какие-то следы жизни. Когда Verbrennungskommandos разрушали здания, маленькие группы евреев и поляков закапывались глубже в бункерах и канализационных коллекторах. Их называли «пещерными людьми», «Робинзонами Крузо», а охотившиеся за ними немцы именовали «крысами». Одна из групп даже выпускала журнал с шутливой «рекламой для туристов»: «Зачем ехать в Египет, чтобы посмотреть на пирамиды, – ведь так много руин в Варшаве!»[459] «Робинзоны» обитали в обстановке, которую одна из выживших, Хелена Мидлер, назвала «городом вечной ночи», спрятанным под урбанистической пустыней, где пищу и воду приходилось добывать в условиях смертельного риска. Многие голодали, замерзали до смерти или попадались в руки немцам, которые расстреливали всех без разбору. Когда Варшаву освободили русские, только небольшое количество людей вышло к свету.

Пианист Владислав Шпильман вспоминал, как он появился на улицах, ранее очень оживленных. Теперь ему приходилось карабкаться по горам булыжников, «словно по осыпям». «Мои ноги путались в месиве оборванных телефонных и трамвайных проводов, в обрывках ткани, которые некогда были украшением домов или одеждой людей, на данный момент давно мертвых»[460].

Когда советский военный корреспондент Василий Гроссман прибыл в Варшаву 17 января, то повреждения были такими, что он был вынужден карабкаться, чтобы завершить маршрут: «Первый раз в жизни мне пришлось использовать пожарную лестницу, чтобы войти в город». Но он был вовсе не один такой: «Процессия старых и молодых мужчин в помятых шляпах, беретах, осенних пальто или макинтошах шагал, толкая перед собой маленькие тележки с толстыми шинами, нагруженные тюками, баулами и чемоданами. Девушки и молодые женщины шли, дуя на замерзшие пальцы, и глядели на руины полными печали глазами. Их были сотни и тысячи»[461].