Гудошников вышел навстречу Аронову, поздоровался, не подавая руки, и жестом пригласил к себе в кабинет. «С чем же ты пожаловал? – думал Гудошников. – Что тебе на сей раз потребовалось?»

Хранитель повесил шляпу на спинку кресла, сел, с удовольствием вытянул усталые ноги.

– Пока до тебя доберешься – семь потов сойдет, – посетовал он. – Занесло же тебя в старый город…

– Здесь тихо, – сказал Гудошников. – Работать не мешают.

– Здоровье как? – участливо спросил Аронов.

– Что здоровье? Как видишь! Не жалуюсь. «И этот крутит вокруг да около, – подумал Гудошников. – Договорились они, что ли?»

– Может, в больницу тебя устроить? В клинику? – предложил хранитель. – У меня есть… знакомые, приятели в клинике. Я бы устроил.

– Что это ты так заволновался о моем здоровье? – насторожился Гудошников. – У меня сын – врач, и мне твои услуги…

– Возраст, Никита Евсеич! – вздохнул Аронов. – Надо помогать друг другу. В старину обычай был: в нашем с тобой возрасте люди начинали о душе думать.

Гудошников расхохотался.

– Ты случайно моего соседа сейчас не встретил?

– Нет… А что?

– Да так, – смеясь, отмахнулся Никита Евсеич. – Совпадение!

– А-а… Так вот люди, говорю, о душе думали, от мирских дел отходили, молились, нищим подавали, а кто побогаче – часовенки ставили, церкви строили…

– Это кто грешил, тот и откупался! – отрубил Гудошников.

– А ты не грешил?

– Мои грехи – это мои! Я с ними как-нибудь сам, без божьей помощи…

А про себя подумал: «Ясно, зачем пришел Аронов. Новая попытка выклянчить что-нибудь. Решил, что капля камень точит, о душе заговорил. Нет уж, легче простить писателя Цитовичева, который когда-то предал анафеме дело Гудошникова и который последние пять лет пишет ему вдохновенные письма и шлет денежные пожертвования на организацию экспедиций. (С этими деньгами только и хлопот было, что ходить на почту да отправлять назад.)

– Ты, Никита Евсеич, в свою сокровищницу пускаешь? – вдруг спросил Аронов.

– А почему же не пускаю? Пускаю! – сказал Гудошников. – Посмотреть всегда пожалуйста, можешь даже потрогать…