— Вот я и пришел за этим, — стараясь быть равнодушным, ответил Федор. — А вы по-прежнему отрицаете свою вину?

— Отрицай, не отрицай, вы народ упрямый. Власть. Знаю: задумали посадить, так посадите, — рассуждал Афанасий, а Федор видел, как он нервничает, как выдают его глаза, в которых пробивается тревога. Он старался скрывать ее, но не мог. И как обдуманное заранее, стал вдруг торговаться:

— Положим, я возьму эту дохлую попытку на кражу… Сколько мне отпустите: год? полтора?

— Маловато. У вас уже есть одна, за которую недавно отсидели. Наверное, учтут, — сказал Федор.

— А больше все равно не выйдет, — уверенно возразил тот.

— Ладно. Сколько выйдет, столько выйдет, — согласился Федор. — Садитесь, пишите сами, как все было. Да и не мне срок вам определять, на то суд есть. Мое дело обвинительное заключение предъявить. А в нем ни прибавишь ни убавишь.

Афанасий притворно вздохнул: он согласился.

Федор уступил ему место за столом, дал бумагу, чернила. И тот стал писать.

Кашеваров трудился минут тридцать, сорок. Все это время Федор прогуливался по тесной камере, служившей следователям комнатой для допросов.

Наконец Афанасий положил ручку. Подвинул Федору лист, исписанный с обеих сторон.

— Смотрите, ладно или нет?

Федор бегло посмотрел показания. Отдал лист.

— Сойдет. Сразу видно, что не первый раз пишете. Внизу укажите, что написали собственноручно.

Положив лист в папку, Федор велел Афанасию пересесть на табуретку в сторонке. Сам вернулся за стол.

— Так вот, мало вам одной «дохлой кражи», как вы сказали, — начал Федор. — Мало, гражданин Кашеваров…

Кашеваров окаменел. Казалось, в нем умерли все чувства. Он смотрел на Федора, но Федор был почти уверен, что тот в этот момент не видит ничего.

— Это тоже надо доказывать? — спросил Федор Кашеваров.

Вопрос, видимо, помог Афанасию прийти в себя.

— Что доказывать?..

— Что вы Кашеваров. Что семнадцать лет вас ищут, а вы бегаете по России и прячетесь по тюрьмам под чужими фамилиями?