Кашеваров, все еще ошеломленный, не мог выговорить ни слова.

— У меня есть заявление ваших земляков от двадцать второго года, — сказал Федор. — Там про вас все написано. Был я позавчера у них, есть еще люди, которые хорошо помнят и вас, и дела ваши. Если этого недостаточно, могу организовать вам очные ставки с ними. Мостовая близко…

— Не надо! — Афанасий вскинул руки и бессильно уронил их на колени. — Ох, дурак! Ох, дурак!

— Это вы про кого? — спросил Федор.

— Про себя… Ведь сразу почуял неладное, когда у Нюрки взяли! Еще подумал, зачем этот зеленый с лягавым пришел? Зачем на базаре от кражи отказывался?! Сейчас сидел бы спокойно в тюрьме, как человек.

— Здорово! — вдруг недобро повеселел Федор. — Как человек.

— Да, вор я, вор! — вскипел Кашеваров. — Нету Кашеварова, нету! И не ответчик он больше за старое: амнистия! Еще двенадцать лет назад снято с меня все властью!

— Ошибаетесь. На ваших руках кровь! Амнистия не для таких, как вы. Еще раз спрашиваю: очные ставки нужны?

— Не надо, — окончательно сник Кашеваров.

* * *

Колчаковский доброволец Афанасий Кашеваров сразу обратил на себя внимание начальства крайней жестокостью по отношению к тем, кто сочувствовал революции. С особым усердием выявлял он по деревням родственников тех, кто служил на красной стороне и организовывал Советы, глумился над ними, стараясь кончать дела расправой.

После разгрома Колчака Афанасий Кашеваров не решился объявиться в родных местах. Ненависть к Советской власти, подогреваемая сознанием полного поражения и утраты всяких надежд на возвращение старых порядков, в первое время увела его в белогвардейские банды, состоящие из таких же недобитков, как и он сам. Эти банды, лишенные всякой поддержки населения, опиравшиеся на отдельные контрреволюционные элементы, почти сразу превратились в шайки отъявленных уголовников, промышлявших грабежом и разбоем, обитающих в лесах, на покинутых выселках.

Особую ярость у них вызывали крестьянские кооперативы и товарищества по различной взаимопомощи, в которых уже зримо угадывалось стремление бедноты строить свою жизнь по-новому. С руководителями таких объединений, как и с представителями власти, при случае они расправлялись с особой жестокостью.

Но был во всем этом и прямой политический расчет. Пусть даже на время создавая беспорядки в отдельных районах, парализуя террором нормальную жизнь людей, вселяя в людей страх, они старались подорвать веру в силу Советской власти, вызывая нарекания и неуверенность в ней среди малосознательной части населения.

А власть крепла. Она не оставляла без внимания ни одного злодеяния. Банды сами оказались в обстановке постоянного преследования. Даже самое короткое появление не только в селах и деревнях, но и вблизи превращалось для них в смертельную опасность, потому что они уже не рассчитывали на пощаду. Они готовили налеты и засады, а люди старались сделать так, чтобы те попали в них сами. Каратели все чаще находили бесславную гибель. Другие, уставшие от такой жизни, бежали кто куда, надеясь хоть где-то найти неприметный приют, прижиться, уйти от расплаты, уцелеть. По-воровски тихо, улучив удобный момент, откололся в начале двадцать второго года от своей шайки и Афанасий Кашеваров.