После допроса Жеромский сказал Геннадию:

— Странно, очень уж старательно умалчивает о доме на Ленской… А ведь хозяйка его — женщина темная, в помощники явно не годится. Что бы это значило?..

Ответить на это неожиданно помог сам Байда — и в тот же день.

Вечером Геннадия вызвали к дежурному по тюрьме — как ему передали — по срочному делу.

Дежурный представил ему надзирателя Яшкина, после ранения и лечения присланного сюда военкоматом для продолжения службы. Вчерашний фронтовик, Яшкин был более чем строг в обращении с дезертирами. Зато сочувствовал фронтовикам, провинившимся в чем-то другом. Не зная, за что арестован Байда, надзиратель делал небольшие поблажки и ему — из уважения к гимнастерке и следам недавних ранений. И вот…

— Расскажите, Яшкин, товарищу, в чем дело, — предложил дежурный.

А дело было в том, что, возвращаясь с допроса, Байда задержался у дверей камеры и шепнул Яшкину:

— Будь ласка, выручи фронтовика! Снеси письмо по адресу… Получишь три тысячи…

От неожиданности Яшкин не сразу понял что к чему. А поняв, совсем уже было собрался ответить попросту, по-мужицки, но увидел в конце коридора дежурного по тюрьме — а разговоры с арестованными категорически запрещались — и втолкнул Байду в камеру. Тот успел напоследок шепнуть:

— Себе возьмешь пять тысяч…

— Мне — взятку… поганец! Купить хотел… Я-то жалел его — раненый ведь, — рассказывал Яшкин Геннадию, дрожа от возмущения.

Наутро Геннадий сообщил об этом Тимофею Ивановичу. Тот немедленно вызвал Яшкина. Не сразу понял честный солдат, что от него требуется. А требовалось немного: при повторной просьбе Байды согласиться передать записку. Но денег не брать.

Когда в следующее дежурство Яшкин вел Байду на допрос, тот снова зашептал:

— Ну, возьмешь?

— Боязно…

— Так ведь никто не узнает!

— А совесть?

— Зато пять тысяч…

— Ты, слышь, о них и не заикайся. Если и сделаю, так просто чтобы уважить бывшего фронтовика, понял? — сердито сказал Яшкин. — Жене твоей, что ли, отдать?

— Ну да…