Когда дочери исполнилось два годика, Лида позвонила ему.

— Я уезжаю в Германию. Могу отдать тебе ребенка, — четко произнесла она, будто речь шла о гуттаперчивой кукле, а не о девочке. — Ты же хотел этого.

— Согласен взять, — с готовностью ответил Антон. — Скажи, когда я могу приехать за дочкой.

— Но только одно условие, — послышалось в ответ.

— Говори, я слушаю.

— Я передаю тебе ребенка, ты отдаешь мне свою квартиру.

— Повтори, что ты сказала, — потребовал Антон, думая, что ослышался.

— Очень просто: я тебе вручаю нашу дочь, ты мне — заявление в ЖЭК об отказе от своей квартиры и переводе ее на мое имя. Непонятно?

— Что-то не возьму в толк. Так разве может быть?

— Понимаешь, уезжая в Германию, я должна иметь в кармане лицевой счет и броню на площадь, как гарантию того, что, когда мы с Василием возвратимся в Союз, в Москву, у нас с ним будет где жить.

— Это же торг! — Антона коробило то, что предлагала Лида. — И потом, зачем валить все в одну кучу. Дочурку я возьму и воспитаю. Что же касается жилья с твоим бездомным благоверным, то это — ваша с ним забота.

— Я все сказала. Иначе отдам Веронику в приют!

В ту январскую ночь Антон глаз не сомкнул, все думал, как устроит свою дальнейшую жизнь вдвоем. Конечно, поможет мама, сестра, переживающие за него и за дочурку, выручат ясли.

Проходя вдоль поезда Москва — Берлин, впереди он увидел одиноко стоящую женщину с ребенком на руках и узелком. Это была Лида, безвкусно одетая и чуть взволнованная. Заметив его, она фальшиво улыбнулась.

После всего случившегося Антону была неприятна эта женщина, но зла на нее он не держал. Поражался лишь, до чего может довести алчность. Поздоровался из приличия, не глядя на нее.

Вероника расплакалась.

— Последний год она жила у бабули. Ну та и набаловала девчонку. Сладу нет с ней. От меня совсем отвыкла, не признает и все. Еле довезла. Чуть что — в рев пускается, колотит мамулечку ручонками по лицу, — жаловалась Лида Антону, не испытывая при этом ни неловкости, ни угрызений совести. — Я ее и лаской, и шлепков надаю, а она ну никак не унимается. — Перевела взгляд с Антона на Веронику. — Да, про тебя говорю. Пусть папулечка знает, какая ты нехорошая. Не мне одной мучиться с тобой на этом свете. Кроха, а тоже мне, с характером! Будто понимает что. Вся в папулю, понятливая. Моего в тебе, разве что носишко курносый.

Антон хорошо знал бабулю — мать Лиды, пожилую болезненную женщину. Не раз заезжал к ней в Валентиновку, повидать дочурку, побыть вдвоем, погулять с ней. Поездки эти давались ему нелегко: не мог равнодушно смотреть, как всеми заброшенная, чумазая, необласканная, нелюдимая девочка ползала по грязному полу, жадно вцепившись в корку черного хлеба. Каждый раз он привозил продукты.