— Кто захочет, найдет.

Саид равнодушным жестом отодвинул от себя листовки и не только от себя, но и от всех туркестанцев.

— Слава аллаху, наши люди не собираются ничего искать во Франции. Она слишком чужда мусульманской душе.

Полковник изучающе посмотрел на Саида: непонятный человек этот унтерштурмфюрер, говорит вещи, в которые сам не верит. Видимо, должность обязывает его защищать идею своих хозяев.

— Подпишите!

— С удовольствием…

«А куда ты дел ту листовку, что лежала у входа в барак, — подумал Саид, старательно выводя под актом свою новую фамилию. — Неужели штандартенфюрер СС, командир батальона особого назначения интересуется седьмой зоной. Или здесь не собственный интерес. Впрочем, в воскресенье все станет ясным… До воскресенья, господин полковник! Не забудьте подать нищему у входа в храм Дианы одну марку и сорок пфеннигов!»

В воскресенье, без пятнадцати минут десять Саид занял место за одним из выступов храма Дианы и стал наблюдать за лестницей, что вела к главному входу. Здесь, на ступенях, прежде стоял старик нищий с протянутой шляпой, а возле него лежала лохматая собачонка, такая же древняя, как и ее хозяин, и такая же обшарпанная: клочья шерсти выпадали из нее, как вата из ветхого одеяла.

Утро выдалось жаркое. На холме солнце появлялось раньше, чем в городе, и прежде, чем лучи успевали лечь на улицы и площади Нима, храм Дианы успевал уже накалиться, превращаясь из розового в рассветной заре в белый с золотым отливом к полдню. Сейчас и холм и храм грелись на солнце, вбирая в себя его пламя.

Чудо Нима привлекало иноземцев — они поднимались на холм, чтобы посмотреть на творение рук хитроумных предков и запомнить игру камня в утренних лучах. Французы делали то же самое, но не ради любопытства, а из желания показать свое право на этот холм, на этот храм, на все, что именуется Нимом — свободным городом. Им наплевать на немцев, которые именуют себя победителями, а на самом деле всего лишь временные постояльцы, волна варварская, она минует, и все будет по-прежнему. Нимцы и на бой быков приходили с тем же упрямым намерением утвердить право хозяина. Арены принадлежали им, а не наглым эсэсовцам, что дрожат от страха, когда ревет амфитеатр. Даже праздник свой — старый, веселый праздник лета, который зовется у нас Днем Ивана-купалы, нимцы проводят по всем правилам, с факелами и шествиями, несмотря на запреты немецкой комендатуры.

Утро только начиналось, а вереницы любопытных уже потянулись к храму. Ожили склоны холма, расцветились яркой одеждой нимцев, зачернели мундирами легионеров и эсэсовцев. Черноту и ловил Саид, держал ее на прицеле.