— Что с тобой, жених? — участливо спросила Тата, присаживаясь на краешек постели.
— Заболел. Голова болит. И горло… И живот… — Юра повыше натянул на себя одеяло.
Юлия Платоновна вышла, унося посуду.
— «Болит сердце, болит печенка, ах, не любит меня девчонка», — пропела Тата. — А я думала, ты охотник, спортсмен, что тебе нипочем ни огонь, ни холод, ни вода! А он провел несколько дней на свежем воздухе и уже раскис, расклеился, из носика течет, горлышко болит… Геракл! «Мамочка, положи компрессик на животик», — смешливым голосом сказала она.
— Да я же здоров! — воскликнул Юра, задетый за живое.
— Здоров?
— Абсолютно! — Юра соскочил в трусиках с постели, перевернулся колесом.
— Ничего не понимаю. К чему же тогда этот спектакль?
— Спектакль? — Юра опомнился. — Так я же действительно немного болен, — произнес он, ложась в постель.
— Ничего не понимаю. Почему ты вдруг скис? — Она задумчиво окинула взглядом комнату, сняла висевшую на стене гитару, взяла несколько аккордов и запела:
Мой костер в тумане светит, Искры гаснут на лету…
Юра очень любил еще мальчиком слушать ее пение и особенно эту песню.
Песня кончилась, а Тата все еще перебирала красивыми пальцами струны гитары.
— Скажи, ты любишь сидеть у костра? — спросила она. — Там, в горах, наверное, жгут костры, вокруг сидят мужественные, бородатые воины. Чудесно! — Тата вздохнула.
— Нет, бородатых там не видно. А у костра, правда, хорошо было. Хочешь, я тебя новой песне научу, там пели у костра.
И он тихонько запел: