– Напечатанные завтра, – продолжал доктор, – эти цифры войдут во дворец короля, в замки знати, в хижины бедняков и потребуют отдать четверть их дохода.

– Что-что? – произнес Бийо.

– О, бедная моя тетушка Анжелика, – вздохнул Питу, – ну и скривится же она!

– Что попишешь, любезный? – отозвался Жильбер. – Революция сделана, не так ли? А ведь за нее надо платить.

– Это правильно, – мужественно согласился Бийо. – Раз надо, будем платить.

– Черт возьми! – воскликнул Жильбер. – Вы – человек убежденный, и ваш ответ меня не удивил. Но вот те, кто не убежден…

– А что с ними?

– Да, что они сделают?

– Они будут сопротивляться, – ответил Бийо тоном, из которого можно было заключить, что он и сам ни за что в жизни не отдал бы четверть своего дохода на дело, противное его убеждениям.

– Выходит, борьба, – подытожил Жильбер.

– Но ведь большинство… – начал Бийо.

– Договаривайте, друг мой.

– Но ведь на то и большинство, чтобы навязать свою волю.

– Тогда получится притеснение.

Бийо с сомнением взглянул на Жильбера, и вдруг в его глазах зажегся хитрый огонек.

– Погодите, Бийо, – остановил его доктор, – я знаю, что вы хотите мне сказать. Знать и церковь владеют всем, не так ли?

– Конечно, – согласился Бийо. – И монастыри…

– Монастыри?

– Они ломятся от богатств.

– Notun certumque[174], – пробормотал Питу.