– Est penes hominem arbitrium et ratio[206].

– Вот те раз! – поразился аббат. – Разве ты, болван, знаешь латынь?

– Я знаю все, чему вы меня учили, – скромно отвечал Питу.

– Да, причем твои познания направлены, уснащены, обогащены и украшены варваризмами!

– Эх, господин аббат, что страшного в варваризмах? Ей-богу, ими грешат все, кто угодно!

– Негодяй! – возопил аббат, явно уязвленный тем, что Питу дерзнул возвести в ранг обобщения тягу к этой погрешности. – Да разве я допускаю в речи варваризмы?

– Тот, кто сильнее вас в латыни, нашел бы варваризмы и у вас.

– Вы только послушайте его! – взвыл аббат, бледный от гнева, но при этом сраженный не лишенными убедительности доводами Питу.

Затем с болью в голосе аббат продолжал:

– Вот вам в двух словах система этих злодеев: они все рушат и все попирают, но во имя чего? Они и сами не знают, во имя чего; они подыгрывают неведомой силе. Ну, господин лентяй, выскажитесь начистоту. Знаете ли вы более сильного латиниста, чем я?

– Нет, но такие люди, по всей видимости, существуют, хоть я с ними и не знаком: я же не всех знаю.

– Еще бы, черт побери!

Питу осенил себя крестным знамением.

– Что это ты делаешь, вольнодумец?

– Крещусь, господин аббат, ведь вы чертыхаетесь.

– Вот как, господин негодяй, так вы явились сюда, чтобы подвергнуть меня публичной критике?

– Подвергнуть критике? – переспросил Питу.

– Ты что, меня не понял?

– Отчего же, господин аббат, понял. Благодаря вам я разбираюсь в этимологии: критика, от латинского critica, от греческого xpitixn, от глагола xpiyw, что значит – сужу, выношу приговор.

Аббат застыл на месте от изумления.