Пулатов, пропуская вперед Елену и Горского, сказал:

— Это майор Серебренников устроил нагоняй Ярцеву: почему, дескать, посторонние люди свободно разгуливают по заставе?

— Он меня имел в виду? — спросил Горский.

— Тебя,— сознался Пулатов.— Он ведь не знал, что ты и есть мой свояк... А Ярцев стал завинчивать гайки, вот часовые и усердствуют.

Елена хлопотала по хозяйству. В последнее время она перебралась к Пулатовым, чтобы быть ближе к сестре.

За обедом Пулатов спросил между прочим:

— Ну, как, не скучаешь по морю?

Горский решил, что пока беспокоиться нечего и держал себя свободно.

— Море!... Конечно, кто хоть раз в нем побывал, разве забудет? Но в общем и «Медуза», так сказать, на плаву... А всё пустяки!— заметил он вдруг.— Зато жена рядом.

— И это резон! — согласился Пулатов.

Горский стоял на капитанском мостике «Медузы», щурясь от яркого солнца. Грузовики с двухъярусными кузовами, словно пожарные машины, слепили красными бортами. Грузчики в рваных халатах с натугой ворочали тяжелые ящики.

Черные от грязи и солнца портовые рабочие вызывали у Горского брезгливость, которую он с трудом подавлял.

Из-за облака медленно оседавшей пыли поднимался глинобитный Фирюзевар. Едва различимые вдали, черным пятном вставали горы. Между ними и рекой дымились пески.

Рядом с «Медузой», невосприимчивый к волнению реки, стоял дебаркадер.

Горский решил, что загрузку продолжат без него, и поднялся на дебаркадер. Кроме вахтенного и повара, здесь никого не было.

Вахтенный, бойкий парнишка лет девятнадцати, бегал по палубе в одних трусах. Он обрадовался Горскому и предложил принять душ, какой на «Медузе» даже не снился.

Горский улыбнулся: ну что же — душ, так душ!

Вахтенный проводил его на корму и распахнул дверь небольшой дощатой будки без крыши. Над будкой возвышался железный бак, откуда в реку спускался шланг.

— Вот как живем,— сказал вахтенный,— со всеми удобствами! — и стал накачивать в бак воду.

Горский скрылся за дверью, заперся на крючок.