— Есть передать, чтобы он пошёл на…

Гончиков ушёл, но вскоре опять вернулся. Постучал, заглянул в каюту и возле головы пролетел сапог, впечатался в дверь.

— Конашков говорят, что Косолапов пропал…

Мигом протрезвевший Тушин вылетел из каюты, на ходу застёгивая китель на все пуговицы. Побежал на верхний мостик.

На рассвете сигнальщик Гончиков визгливо закричал:

— Человек за бортом!

К борту в одних плавках подплыл Косолапов. Он тоже решил сплавать на берег. Доплыл, устало прилёг отдохнуть на пляже. И заснул. Проснулся: лодка вдали, и он, голый, спит на мокром песке. Разбежался и в воду — плюх! Вразмашку, взбодрённый утренней свежестью и боязнью опоздать до прибытия командира, быстро, как на соревнованиях на первенство училища, поплыл на лодку, где его ждал «тёплый» приём офицеров.

Больше всех выступал дежурный по кораблю Тушин. Подскочил и врезал Косолапову в левый глаз.

— О себе не подумал — хрен с тобой… А о нас ты подумал?!

И ещё ему в правый глаз — тресь!

А тут и командирский катер сиреной провыл.

— Смирр–но! Товарищ капитан второго ранга! Во время моего дежурства происшествий не случилось. Дежурный по кораблю старший лейтенант Тушин!

— Вольно! Косолапов! Что это у вас с лицом?

— Да… так, тащ каптан второго ранга… По трапу спускался, стукнулся нечаянно…

— Ну–ну… Сначала одним глазом, потом другим.

Через час сигнал боевой тревоги разбросал всех по боевым постам. Лодка снялась с якорей и взяла курс на выход из бухты.

До свидания, Владивосток! Мы идём на Камчатку. Жесточайший шторм в проливе Лаперуза треплет нас, и в сравнении с ним все перипетии прошедших дней кажутся ничтожно мелкими и ничего не значащами эпизодами однообразных флотских будней.

Щербаков, Малкиев и другие…

Щербаков, Малкиев и другие…