— А чтоб тебя, так волнительно!..

Тут и кончился их разговор. Пришел полковник Григорьев, сказал:

— Ну ладно, поехали, товарищи.

Сели они в машину и вскоре прибыли на пункт встречи с немецкими парламентерами — подполковником Кервином, майором Хевке и переводчиком Янковским. При встрече посредничал Дмитрий Сергеевич, наш генерал. Он проверил документы об уполномочии, проверил, чтобы у тех и других не было оружия. Ильин показал губную гармошку:

— А это можно, товарищ генерал?

Дмитрий Сергеевич не знал, можно или нельзя, и у него вышли затруднения, из которых вывел нашего генерала переводчик Янковский.

— Это можно, — сказал переводчик, предварительно посоветовавшись с подполковником Кервином и майором Хевке.

И пошли они — Григорьев, Федько, Ильин и Кервин с переводчиком Янковским, а Хевке остался среди наших как бы заложником, чтобы иметь гарантию, что советских парламентеров не тронут при любом ответе Лаха.

Хевке тут же попросил шнапса. Наши подумали, что немецкий майор, пожалуй, любитель спиртного. Принесли и уважили. Оказалось, что Хевке таким способом решил притупить страх. И это все заметили и поняли: когда Хевке поднес ко рту стакан — рука его дрожала, а зубы клацали по стеклу. Но он выпил и, когда немного взял себя в руки, сказал по-русски:

— Я очень устал, господа. И что бы там ни произошло, а я не вернусь в свою дивизию. Честное слово, устал… И будь она проклята, эта война.

Наши ему еще налили стакан, но он отказался и тут же уснул в землянке.

А Григорьев, Федько и Ильин прибыли в бункер командующего немецкими войсками генерала Лаха. Еще в пути им завязали глаза. Сняли повязки уже в подземелье, и тут они увидели и часовых при оружии, и бегающих из отсека в отсек штабников. Полковника Григорьева, как старшего из парламентеров, представили Лаху. А Федько и Ильин остались за дверями, в коридоре. И стоят они, осыпаемые взглядами бегающих из отсека в отсек штабников да часовых при оружии. Ильину сделалось донельзя тягостно стоять, и он вынул гармошку. Один из часовых — цац его за руку. Дунул раз, второй. Потом говорит подошедшему ефрейтору:

— Пунке, попробуй.

Пунке попробовал. Ладно у него получилось, хотя и тихо, но ладно. Часовые успокоились. Пунке спросил:

— Наша?

Ильин ответил:

— Нет, русская.

Ефрейтор не поверил и начал и так и эдак крутить в руках губную гармошку. Ну и вернул ее Ильину с выражением недовольства.

Федько не стерпел:

— Разве хуже вашей?