– Так это вы приказали, чтобы лодка вернулась к тонущему пароходу? Действительно, это мужественный поступок, на который, сознаюсь, я бы сам не решился. Я больше забочусь о собственной жизни, нежели о чужой. Впрочем, мне приходилось не раз быть очевидцем, что англичане думают иначе. Я очень рад вашему приезду, сеньор! А теперь скажите мне, что привело вас в наши края?

– Меня интересуют древние развалины близ Паленке, и я направлялся туда с моим другом, доном Игнасио, когда случилась катастрофа, чуть не стоившая нам всем жизни. В нашем беспомощном положении мы приняли приглашение вашего сына в надежде, что вы продадите нам несколько ружей и мулов.

– Развалины, развалины! – повторил хозяин. – Как они привлекают к себе вас, англичан… Я же их не переношу, может быть, потому, что мне сказали, что я найду смерть под этими развалинами. Как бы то ни было, вам посчастливилось спасти свою жизнь и деньги! Мы скоро будем ужинать, а ты, Хосе, отведи наших гостей в их комнату – они, вероятно, пожелают привести себя в порядок после дороги.

Он сделал знак девушке, и она пошла вперед. Вы, сеньор Джонс, для которого я пишу свои воспоминания, часто спали в той бывшей настоятельской келье, куда нас тогда привели, и мне нет надобности подробно описывать это помещение. Мебель потом поменяли, но сама комната осталась в том же виде. Несколько скамеек, простой умывальник и две американские постели, недалеко одна от другой, по обе стороны аббатского портрета, – вот и все.

– Боюсь, что вам это покажется слишком скромным после роскоши в Мехико, но у нас нет лучшего помещения! – заявил Хосе.

– Благодарю вас, мы прекрасно устроимся, – ответил сеньор. – Вероятно, вашим гостям снятся только страшные сны, – добавил он, указывая на картину и на мучимых на костре индейцев, из тел которых черти вынимали сердца.

– Я хотел закрасить эту картину, но отец не позволил. Заметьте, что поджариваются только одни индейцы, ни одного белого нет среди них, а отец ненавидит их от всей души. Приходите ужинать, как управитесь; вы не заблудитесь, так как запах кушаний вас направит прямо в столовую, – сказал он со смехом и вышел.

– Постой, – обратился я к девушке, которая тоже собиралась уходить, – не принесешь ли ты немного пищи нашему слуге, – и указал на Моласа, – так как твои господа не хотят, чтобы он ел с ними за общим столом?

– Si, хорошо! – ответила девушка, стараясь поймать мой взгляд.

Дона Хосе в комнате не было, и я поспешил запереть дверь, так как вспомнил, что в нашем обществе могут быть и женщины. Я сказал несколько условленных фраз служанке, которую звали Луизой, и она мне ответила, как следовало по нашему уставу. В моем лице она не замедлила признать Хранителя Сердца и вся прониклась почтением и послушанием. За стеной послышался голос дона Хосе, звавшего Луизу.