Арсен перешел двор и остановился у крыльца. Здесь его словно ждали. Скрипнула в сенях дверь – из тьмы возникла маленькая белая фигурка.

– Златка!

Девушка вспорхнула с крыльца, как птичка. Сложив на груди тонкие белые руки, молча остановилась перед казаком. Арсен нежно обнял ее, чувствуя, как от волнения у него перехватило дыхание.

– Златка!

– Как я ждала тебя, Арсен!

– Я тоже, милая, так ждал этого часа!

– Но завтра ты уже уедешь?

– Должен, любимая. Надвигается война.

– Я опять буду ждать тебя.

Он крепко пожал ее руки, еще крепче прижал к себе и медленно повел со двора. На улице они свернули направо и не спеша пошли по холодному спорышу[145] навстречу луне.

6

6

Запорожцы въехали в Чигирин по Черкасскому шляху через Калиновый мост.

Как изменился город за эти дни! Тысячи московских стрельцов и украинских казаков-сердюков наводнили улицы и майданы. На валах кипит работа: чинят палисад, складывают штабелями заготовленные мешки с землей для заделки проломов в стене, устанавливают пушки. К мосту спешат с домашним скарбом горожане – те, кто не может с оружием в руках защищать город, они торопятся за Днепр. Мчатся на конях гонцы. Доносятся приказы и распоряжения старшин, частенько подкрепленные крепким словцом. Под огромными закопченными котлами пылают смолистые дрова, привезенные из Черного леса, – кашевары готовят обед. Шум, гам, крики. Но на всем лежит печать тревоги и беспокойства. В этом шуме и гомоне почти не слышно веселых возгласов и смеха.

Чигирин очень хорошо помнит прошлогоднюю осаду, а потому серьезно и тревожно готовится к новой.

Гриву запорожцы нашли среди сердюков полковника Коровки. Вместе с другими воинами он работал на валу, забивая в земляную стену крепкие дубовые колья. Высокий, молчаливый, в синем одеянии сердюка, он с натугой поднимал тяжелую дубовую бабу и с ожесточением опускал ее вниз. Увидев друзей, неторопливо вытер потный лоб и медленно спустился к ним.

– Ну, что нового? Где Кузьма Рожков? – спросил Арсен, пожимая руку казаку. – Роман все еще в темнице?

– А где ж ему быть? Не так просто стережет его Трауэрнихт, чтобы нам было легко освободить!

– В том же погребе?

– В том самом. У дверей все время стоят двое часовых.