К Гарольду, устало пошатываясь, все покрытые потом, пылью и кровью, подошли Эсегар, шериф Мидлсекса, и Туркиль из Беркшира.

– Воины изнемогают… Надо идти вперёд!

– Да! Надо идти вперёд! Сметём к дьяволу, этих ублюдочных нормандцев, вместе с их бастардом-герцогом!

Гарольд, поддерживаемый слугами, иногда теряющий сознание от боли и потери крови, страшный, с окровавленной тряпицей через лицо, встрепенулся:

– Нет! Нормандцы, искусные всадники. Единственная возможность сражаться с ними, стоять непоколебимо на месте. Стоять, и убивать их! Убивать безжалостно всех! Всех лезущих к нам! Всех! Если нормандцы одолеют нас, то это будет гибелью Англии!

Гарольд знал, и это радовало его, что к нему идёт отряд подкреплений из Кента. Пусть и небольшой, несколько дружин тэнов, и пара тысяч фирдманов, но который завтра, послезавтра, будут здесь. А Вильгельму, ждать подмоги и подкрепления неоткуда. Он всё бросил на свою чашу весов, всё, что у него было, и которая, ха, не клониться в его сторону.

Таннер из Хольма, пришедший из Дании в далёкую Сицилию, чтобы сражаться с язычниками во славу Христа, переживший осаду в Тройне, выживший в битве под Черами, ходивший в Испанию под Барбастро, умирал сейчас в Англии, у подножья холма Сенлак. Он умирал в страшной агонии, долго и мучительно, метаясь в бреду, зажимая руками вываливающиеся внутренности.

Одо сидел у его тела и плакал. Он не знал ни одной молитвы, и простыми словами, сквозь слёзы, обратив взор к небесам, обращался к Господу Богу, прося принять в рай душу воина Таннера из Хольма, ревностного христианина, немало пролившего языческой крови во имя веры Христовой. А потом, закончив молиться, сделал то единственное что мог, чтобы облегчить страдания друга. Ударом милосердия, он погрузил свой нож, в всё ещё бьющуюся жилку на шее Таннера.

Вытерев слезы, поцеловав друга в лоб, прикрыв его тело щитом, Одо, подобрав оружие, снова пошёл в бой.

Бьёрн слетев с холма, об что-то ударился головой и потерял сознание. Когда он очнулся, то на его тело, уже навалилось несколько других тел. Выбравшись из-под них, Бьёрн подобрал оружие. Его молот куда-то улетел, и он взял хороший, двуручный топор, с рукоятью, доходившей ему до середины груди, подобрал чей-то щит, и подвесил на пояс меч, в кожаных, с медными вставками ножнах. И принялся карабкаться вверх по склону холма, назад, в битву.

Идти пришлось прямо по телам тысяч павших, устлавших склон холма Сенлак. Где-то стонали раненные, хрипели умирающие, кто-то шептал молитву, кто-то звал маму. Раздавались просьбы дать попить, остановиться, и проводить павшего воина в последний путь. Где-то эта куча шевелилась, а где-то, тела лежали неподвижно, застыв навсегда. Бродили здесь и священники, исповедуя и отпуская грехи умирающим.