Молодой дикарь нагнулся и поцеловал умирающего деда, но, приученный с детства подавлять все душевные движения, он не проронил ни слезинки, ни одного прощального привета, ушел и вскоре был уже далеко от Монтрозова лагеря.

Сэр Дугалд Дальгетти, бывший свидетелем заключительной сцены, остался не очень доволен поведением старого Мак-Ифа.

— Ну, друг мой, — сказал он, — не могу сказать, чтобы ты вел себя как подобает умирающему человеку. Штурмы, вылазки, атаки, резня и поджигание предместий почти каждый день составляют занятие солдата, но это делается по необходимости, потому что входит в круг его обязанностей. Впрочем, поджог предместий все-таки считается до некоторой степени предательской мерой и действительно представляет пагубу для всякого укрепленного города. Отсюда ясно, что воинское сословие особенно угодно Богу, принимая во внимание, что все мы надеемся на вечное спасение, несмотря на то что ежедневно творим всякие неистовства. Однако я должен тебе сказать, Ранальд, что во всех государствах Европы так водится, что, умирая, солдат и не думает хвастаться такими деяниями и никому не советует совершать их, а, напротив, изъявляет раскаяние и творит молитву, или кто-нибудь другой за него читает покаянные псалмы; коли хочешь, я пойду попрошу капеллана его превосходительства исполнить над тобой этот долг. Хотя я и не обязан напоминать тебе о подобных вещах, но полагаю, что это может облегчить твою совесть и поможет тебе принять христианскую кончину, а не то, чего доброго, помрешь, как турок, к чему ты, мне кажется, весьма склонен.

Вместо ответа умирающий (ибо силы Ранальда Мак-Ифа действительно быстро угасали) попросил только, чтобы его подняли и посадили повыше, к окну, откуда открывался вид на окрестности. Морозный туман, долго скрывавший вершины гор, начал оседать вниз, длинными волнами катился по лощинам и ущельям, и зубчатые гребни скал и утесов, вырисовываясь на фоне этих волн, выделялись точно пустынные острова на лоне туманного океана.

— Дух Тумана, — промолвил Ранальд Мак-Иф, — ты, кого наше племя зовет отцом и покровителем, в тот миг, когда минует это мучение, прими в свои облачные недра того, кому при жизни так часто служил защитой!

Сказав это, он откинулся на руки тех, кто его поддерживал, и, отвернувшись к стене, некоторое время не говорил ни слова.

— Сдается мне, — сказал Дальгетти, — что мой приятель Ранальд в душе совсем язычник. — И он опять возобновил свое предложение пригласить доктора Уишерта, полкового капеллана при Монтрозе.

— Он человек умный и мастер своего дела, — сказал сэр Дугалд, — он тебе устроит отпущение грехов так живо, что я и трубки выкурить не успею.