Михаил Распутин вернулся на Ловозерский погост через четыре дня. Он доехал до своей тупа — деревянного сруба на высоких пеньках. В этой избушке на птичьих ножках зимовала его семья. Приказал жене дать ему новую пэска, сшитую из теплых шкур осеннего оленя. Надел ее, подпоясался выходным ремнем, который раньше надевал только когда ходил на проповеди Сердитого-отца-Евлампия, подвесил ножны с ножом, кошелек с медными амулетами и пошел к Анне Васильевне, у которой все это время лежал и болел сын Федор.

Он рассказал нойда все, что увидел в городе. И про новых людей, и про пургу, и про колдунов, заставивших вдруг зажмурится солнце. А еще про девушку, которая говорила с ним, не раскрывая рта, а потом велевшая солнцу моргнуть и открыть свой блестящий глаз… Он рассказал ей все, только про страх свой умолчал. Не пристало как-то…

— Ты думаешь, это она? — спросила Анна Васильевна.

— Я не знаю, — сказал Михаил Распутин.

А потом он забрал Федора, положил его на легкие саамские нарты — ноартсоанн — укутал медвежьей дохой, понукнул ездового оленя и помчался в город Мурманск.

У парня была чахотка в открытой форме. Так сказала Маркова после осмотра. Еще она сказала, что парень не жилец, что уже легкими отхаркивает. Но старый лопарь ей не поверил, он сказал, что «нойда новых людей» его сына вылечит, а за это он ей отдаст свой кошель с талисманами, новый пояс, десять связок рыбы и еще пять ездовых оленей в придачу.

— Не меня, вот его проси, — шепнула ему та девушка, Юля, что говорила на его языке, и показала на главного колдуна, самого большого начальника — строгого на вид и в очках.

И Александр Васильевич за парня взялся.

Маркова для него в бараке угол отгородила.

— Чтоб он тут всех нас не перезаразил к чертовой матери, — пояснила она Наташе, повелела всем марлевые повязки надеть и руки спиртом протирать. — Туберкулез, да еще такой запущенный, отрытая форма, это же жуть.

Вздохнул Кузминкин, но спирт выделил.

— Для медицины он уже мертв, — согласился с ней портовый врач, которого Лидочка пригласила для консультаций.

— Ну, — сказал Варченко, — значит, солнечные ванны ему точно не помешают.

И велел парня раздеть догола и на улицу вынести.

Специально для этого носилки соорудили.

В первый день вынесли на пять минут. Холодно на улице было, ветрено, хоть и солнечно. Солнце, точно стараясь наверстать упущенное за время затмения, светило во всю. Эль боялась, что парень замерзнет, но Юля обещала за ним приглядеть. Так и была все время лечения подле него.

На второй день на десять минут на солнце оставили. На третий, Федор под солнечными лучами пятнадцать минут пролежал. Так его всю неделю и таскали.