— Оленей ты себе оставь.

— Как оставь! — взмолился саам. — Нельзя оставь! Я духам слово дал, отплатить должен. От чистого сердца.

— Хорошо, — сказал Варченко. — Ты отплатишь.

Я не знаю всех подробностей договора, который заключили Александр Васильевич и Михаил Распутин, только с этого момента перед экспедицией открылась вся Ловозерская тундра.

Вы даже представить себе не можете, как она красива летом. Неброские цветы, зеленые лишайники и огромный мир, населенный духами, карликами, древними верованиями и суевериями.

*****

Михаил Распутин оказался на Ловозерском погосте человеком уважаемым — председатель туземного совета, что-то вроде вождя или старейшины. И потому экспедицию Варченко пускали туда, куда чужакам вход был запрещен.

Их принимали радушно и открыто. Только нойда Анна Васильевна почему- то уехала из селения, едва Распутин сказал ей, что Варченко хочет на лето перебраться на погост. Молча собралась, погрузила пожитки в лодку и поплыла по Ловозеру, даже не оглянувшись на родное селение.

— Пути нойды не знает и сама нойда, — вспомнил Михаил Распутин старую поговорку и пошел встречать гостей.

Встреча оказалась радостной, только молодежь немного стеснялась и с опаской поглядывала на пришлых. Но Наталья быстро нашла общий язык с матерями и бабушками саамских мальчишек и девчонок, а потом и с самими ребятами. Она записывала сказанья и поверья, перенимала приемы пеленания детей и приготовления еды. Наблюдала за бытом саамских хозяйств и заносила заметки в толстую черную клеенчатую тетрадь, которую повсюду носила с собой.

Лидочка Маркова провела осмотр практически всего населения погоста. Отметив в своих записях опрятность, чистоплотность и отменное здоровье жителей.

— Вот это да! — говорила она Кузминкину. — У них все зубы целы!

— Да и сами ребята крепкие, — согласился Степан.

— Вот он, — подытожила Маркова, — настоящий естественный отбор.

Юлю встретили с великим почтением. Даже чересчур великим. Детишки, которые гроздьями висли на Наташе и Кузминкине, бросались врассыпную, стоило только ей появиться на погосте. Мужчины замолкали и кланялись, а женщины почтенно прерывали работу и замирали в благоговении. Одним словом — настораживались, точно она могла наказать их за какое-то непослушание.

— Почему? Я ведь не читаю их, — сказала она Александру Васильевичу в первую поездку на Ловозерский погост. — Или они закрыты, или у них и впрямь нет никаких мыслей. Даже Распутин, и тот мутный какой-то.

— Так же, как я? — спросил Варченко.

— Нет. По-другому. Вы для меня совсем как провал, черное пятно. А вот они… словно в дымке все, словно в тумане.