Пассажиров пропускали только после проверки документов и досмотра багажа — вещь невиданная. Еще через час по городу пошли патрули.

— И не забудьте, — сказал Данилов расходящимся по делам начальникам отделов. — Человек с протезной левой рукой и женщина около сорока лет. Ну как однорукого-то пропустить?

— Товарищ капитан, — обратился Сафонов к Данилову, когда они остались одни.

— Слушаю, товарищ майор, — Николай устало уселся в кресло начальника управления.

— Товарищ капитан, вы сказали, что однорукого лично знаете…

— Да. Это точно.

— Тут одна идея… Художник.

— Что? — переспросил Двнилов.

— Художник у нас есть. Человек проверенный, — голос майора чуть дрожал.

— У вас тут что, кружок по интересам?

— Никак нет, товарищ капитан, — сказал Сафонов. — Разрешите, объясню?

— Давай.

На самом деле то, что придумали в Харькове, имело смысл. И не таким уж болваном оказался майор Сафонов, как вначале показалось Данилову. Ну чего не случится после трудного пути до Харькова. Перелета этого… Николай даже сейчас вздрагивал при мысли о воздушных ямах. Потом Вася Ермишин… Зол был Данилов, очень зол, вот под горячую руку Сафонов и подвернулся.

А майор дельную вещь предложил. Они в помощники местного художника приспособили, Генриха Барекяна. Он был старшим сыночком Арчила Барекяна, известного в Харькове шашлычника с колхозного рынка, которого и близкие, и дальние, да и вообще все харьковчане звали уважительно — Папа. Папа Арчил. Хороший, кстати, друг майора Сафонова.

Большим мастером был Папа Арчил. Такой шашлык делал, что у Петра Сергеевича однажды печеночная колика случилась. Ел сочное мясо и никак остановиться не мог. Но это так, частности.

Генрих Арчилович оказался отличным художником. Талант имел. Настоящий талантище! Настолько большой, что, как ему казалось, мог обеспечить и Папу Арчила, и все многочисленное их семейство.

Генрих Барекян деньги рисовал. Обычными цветными карандашами. Хочешь, рубль со стахановцем нарисует, хочешь — пятерку с летчиком. Только за червонец Генрих Арчилович никогда не брался, стеснялся очень, говорил: «Мне Ильич никак не дается…»

Настоящий талант.

Когда Генрих в своем художественном училище буфетчице такой рубль за сдобную булку сунул, а она ему семьдесят пять копеек сдачи отсчитала, юное дарование подумало, что оно удачу за жабры зацепило. Ошиблось.

На другой день Генрих Арчилович Барекян был арестован при попытке сбыта фальшивой купюры достоинством в пять рублей.