сказал он. – Гауптман чуть-чуть просчитался. Уложили-то не четырнадцать, а шестнадцать штук. Вот я двух и приволок домой. Грех небольшой…

– Правильно, – одобрил я. – А куда ты так рано исчез?

– А меня гауптман отпустил. Сказал: «Иди отдыхай, дед! Ты это заслужил». И руку мне подал. Подал и добавил:

«Ты оправдал себя и теперь будешь у меня егерем».

– Вот это здорово! – обрадовался я.

– И очень важно для нашего дела, – вставил Семен. – Я

уже говорил об этом Фоме Филимоновичу.

– А вы знаете, Кондратий Филиппович, как у нас тут хозяйничал Сеня? – спросила Таня.

Я взглянул на Семена.

– Ладно уж! – махнул рукой Криворученко.

– Почему же ладно? – запротестовала Таня и рассказала, что Семен обеспечил их дровами, как-то притащил двух зайцев, а самое главное – принес соль. А на соль можно выменять что угодно. И Таня уже достала керосину, сахару и даже сапоги.

Криворученко, краснея, пробасил, что, мол, его дело маленькое, что, дескать, лесник Трофим Степанович, через которого Семен поддерживает связь с партизанами, прислал подарок Фоме Филимоновичу.

Таня расставила на столе стеклянные банки с чем-то густым и темным. Начали рассаживаться. Дед и внучка принадлежали к числу тех редких людей, которые весело переносят нужду и умеют будни превращать в праздник.

Мужчины выпили по маленькой, и все приступили к еде.

– Самодельный коньячок… пять звездочек, – пошутил

Криворученко. – Это тоже лесник презентовал.

Мы хотели распить за помин души Наклейкина, да

Танюша не согласилась.

– Решили лучше за твои проводы, – добавил старик.

– А чем ты насолил Похитуну? – спросил я его. – Зол он на тебя, как черт.