– Никак, абсолютно никак. Вы же слышали: мне легче понять язык вещей или животных, чем людей.

Она снова укладывает медвежонка у себя на коленях, словно ему пришло время спать, и продолжает:

– Может, это и лучше, когда не понимаешь. Потому что, если, я стану все понимать, боюсь, мне будет еще страшнее. Например, я тут подумала: а вдруг эта немка нарочно заманила меня в кафе на время, пока убьют этого несчастного человека? Наверно, я начинаю фантазировать: ведь стоит только вцепиться в какую-то мысль, и ты уже не в состоянии остановиться, в голову лезут страшные вещи…

– Вокруг вас действительно что-то происходит, – признаю я. – Если не страшные вещи, то по меньшей мере странные…

– Да, но почему? – спрашивает девушка страдальческим голосом. – Что я им сделала? Что им от меня нужно?

– От вас, вероятно, ничего. Но может, вилла чем-нибудь их привлекает. Вы хорошо осмотрели помещение, где жил ваш отец?

– Не могу же я все переворачивать вверх дном, когда не прошло и десяти дней после похорон. Как подумаю, что его похоронили без меня… Вы, может, не поверите, но о его смерти я узнала совсем случайно, из какой-то старой газеты… Я живу как отшельница, так что…

– Ах, моя дорогая!. О Пьер!. – раздаются восклицания позади меня, и нетрудно догадаться, кто пришел.

– Здравствуйте, Розмари, – киваю я, вставая со скамейки. – Это я вас разыскивал, но теперь мне пора ехать.

Вечером увидимся.

– Приходите как-нибудь на чашку чая, вместе с барышней, конечно, – предлагает Виолета с усталой улыбкой. – Мне будет очень приятно.

И она несколько задерживает на мне взгляд, как бы давая понять, что она и в самом деле рассчитывает на свидание и что разговор наш не закончен.

Розмари сразу усаживается на скамейку, явно довольная тем, что я уступил ей место, и тем, что избавил их от своего присутствия. А я, спускаясь вниз, испытываю противоположные чувства, потому что Виолета – при этом ее простосердечии и желании излить душу – готовая жертва в руках моей прекрасной дамы. Будем надеяться, что дама кое-чем поделится со мной, хотя при том холодке, который с недавних пор установился между нами, особенно рассчитывать на это не приходится.

Сейчас без четверти шесть. Находясь в нижней части города, я иду несколько преждевременно к площадке перед лифтом. Преждевременно, хотя и преднамеренно, потому что в подобных обстоятельствах нелишне проверить, пока не поздно, не пожаловал ли кто-либо третий в качестве незваного участника встречи.

Оказывается, пожаловал. И не один. Я убеждаюсь в этом лишь после того, как мои шаги звонко прозвучали в галерее. Видимо, за мной следили сначала в машине, а теперь, для пущей интимности, сопровождают пешком. Один шагает под аркадами метрах в десяти позади меня, и шаги его раздаются в полной дисгармонии с моими, что меня, естественно, раздражает. Хоть бы ритм сохранял. Другой тащится по обочине дороги, параллельно галерее, бесшумный и грозный.