– Нечестивец, – вздохнул старик отец, – чужие слушаются меня и мне повинуются, а ты продолжаешь идти наперекор моей воле, ты ни с чем не считаешься.

С этими словами дон Руис взмахнул палкой и гневно воскликнул, причем глаза его сверкнули, как у юноши:

– Видит бог, я при всех научу тебя покорности!

Не отводя шпагу от шпаги противника, дон Фернандо полуобернулся и увидел, что отец поднял палку; его бледные щеки вспыхнули, казалось, вся кровь бросилась ему в голову.

Лицо старика выражало ненависть; не меньшую ненависть выражало и лицо сына. Казалось, попади неосторожный прохожий под двойную молнию их взглядов, он был бы испепелен.

– Берегитесь, отец, – крикнул молодой человек дрогнувшим голосом, качнув головой.

– Шпагу в ножны! – повторил дон Руис.

– Сначала опустите палку, отец!

– Повинуйся, злодей, я приказываю тебе!

– Отец, – пробормотал сын, покрываясь смертельной бледностью, – уберите палку, иначе, клянусь богом, я дойду до крайности.

Затем, обернувшись к дону Рамиро, он добавил:

– Э, стойте на месте, дон Рамиро: я могу одновременно иметь дело с палкой старика и со шпагой повесы.

– Вот видите, сеньоры? – спросил дон Рамиро. – Как же мне быть?

– Делайте то, что велит вам отвага и оскорбление, нанесенное вам, сеньор Рамиро, – отвечали, отходя, зрители, явно не желая дольше присутствовать при поединке.

– Неблагодарный! Негодяй! – проговорил дон Руис,

занося палку над головой сына. – Неужели и твой соперник не может научить тебя, как должно сыну держать себя перед отцом?

– Ну, нет, – оборвал его дон Фернандо, – ибо мой соперник отступил из-за трусости, а трусость я не ставлю в число добродетелей.

– Тот, кто воображает и говорит, что я трус…

– Он лжет, дон Рамиро, – перебил старик.

– Да скоро ли мы с этим покончим? – прорычал дон