очевидно, не были в состоянии ни составить себе мнения об этом предмете, ни испытывать надежду, уверенность или страх; истомленные жаждой и усталостью, они брели, словно быки, подгоняемые погонщиками, равнодушные ко всему, кроме того, что их мучило в данный момент, не отдавая себе отчета, гонят ли их на бойню или на пастбище.

Этих несчастных с обеих сторон охраняли цепи солдат.

Шествие замыкалось главными силами кавалерии. Звуки военной музыки, отражаясь от высоких домов по обеим сторонам улицы, смешивались с победными песнями, ликующими возгласами солдат и дикими воплями городской черни.

Глядя на это ужасное зрелище, узнавая среди окровавленных, несчастных и измученных живых страдальцев лица, которые он часто видел во время этого кратковременного восстания, Мортон почувствовал, как у него болезненно сжалось сердце. Потрясенный и подавленный, опустился он в кресло; из этого состояния его вывел голос верного Кадди.

– Спаси нас Господи, сэр, – бормотал невнятно бедняга; его зубы щелкали, как щипцы для орехов, волосы поднялись дыбом, как щетина кабана, лицо мертвенно-бледно. –

Спаси нас Господи, сэр! Нам велено немедленно предстать пред Советом! О, Господи! Зачем им такой бедняга, как я?

Их там столько – знатных и важных лордов! И тут еще матушка притащилась из Глазго, чтобы посмотреть, как я буду ратовать – так она это зовет – за истинную веру, то есть как я стану признаваться во всем и буду за это повешен. Но черта с два, не сделать им из меня дурака, коль я могу придумать кое-что получше! А вот и сам Клеверхауз!

Господи, спаси нас и помилуй, говорю я еще раз!

– Вам нужно немедленно ехать в Совет, мистер Мортон, – сказал Клеверхауз, вошедший в комнату в тот момент, когда Кадди кончал говорить. – Ваш слуга также должен отправиться с вами. Вы можете не тревожиться о своей судьбе. Впрочем, предупреждаю: вам придется увидеть нечто весьма неприятное, такое, от чего я бы вас охотно избавил. Моя карета готова. Едем?

Нетрудно себе представить, что Мортон не осмелился отказаться от этого предложения, как бы мало удовольствия оно ни сулило.

– Могу вам сообщить, – продолжал Клеверхауз, когда они спускались по лестнице, – что вы отделаетесь, в общем, легко, и ваш слуга тоже, лишь бы он сумел придержать язык за зубами.

Услышав эти слова, Кадди пришел в восторг.

– Ну нет! За меня можете не беспокоиться, – сказал он,

– разве что матушка вмешается в это дело.

В этот момент в плечо бедного Кадди вцепилась старая

Моз, которой удалось пробраться в прихожую.

– Ах, дорогой мой, голубчик мой! – воскликнула она, вешаясь Кадди на шею. – Я радостна и горда, полна скорби и смиренна, и все в одно время, ибо я вижу сына моего, идущего горделиво ратовать перед Советом устами своими за истину, как он ратовал за нее с оружием в руках на поле сражения.