– У вас нет ни средств, ни людей, мистер Белфур, чтобы свергнуть нынешнее правительство, – сказал Мортон. –

Народ, за исключением кучки дворян-якобитов, в общем, доволен; и вы, конечно, не станете объединяться с теми, кто намерен использовать вас исключительно в своих целях.

– Напротив, – ответил Берли, – мы заставим их служить нашим целям. Я побывал в лагере этого язычника Клеверза, подобно тому как будущий царь Израиля посетил филистимлян*, я договорился с ним о восстании, и, если бы не этот подлый Эвендел, эрастиане были бы теперь изгнаны со всего запада… Я бы его убил, – продолжал он с мрачным, угрожающим видом, – даже если бы он ухватился за рог алтаря! Если бы ты, – продолжал он более спокойным тоном, – сын моего старого друга, был женихом Эдит

Белленден и пожелал приложить руку к великому делу с рвением, равным твоему мужеству, то не думай, что я предпочел бы дружбу Бэзила Олифанта дружбе с тобой; тогда ты имел бы возможность при помощи этого документа (он достал какой-то пергамент) вернуть ей владения ее предков. Это я и хотел сказать тебе, когда видел, как отважно ты бьешься у рокового моста. Девушка любила тебя, и ты ее – также.

Мортон твердо ответил:

– Не стану обманывать вас, мистер Белфур, чтобы достигнуть своего. Я пришел сюда убедить вас восстановить справедливость, а не ради собственной выгоды. Я

ошибся, и я скорблю о вас; и о вас я скорблю даже больше, чем о тех, кто из-за вас пострадал.

– Итак, ты отклоняешь мое предложение? – спросил

Берли с загоревшимися гневом глазами.

– Отклоняю, – ответил Мортон. – Когда бы вы были действительно человеком чести и совести, каким хотите казаться, вы, несмотря ни на что, возвратили бы этот пергамент лорду Эвенделу, памятуя об интересах законной наследницы.

– Никогда, пусть он лучше погибнет! – воскликнул

Берли, бросая документ в горевшую рядом с ним груду угля и затаптывая его каблуком.

Пергамент курился, корчился и трещал в пламени; Мортон бросился, чтобы его спасти. Но Берли удержал

Мортона, и они стали бороться. Оба были сильны. Мортон был подвижнее и моложе, но Берли все же справился с ним и не дал ему спасти документ. Когда он превратился в пепел, они отпустили друг друга, и фанатик, рассвирепевший во время схватки, посмотрел на Мортона диким, горевшим жаждою мщения взглядом.

– Ты проник в мою тайну! – воскликнул он. – И либо ты станешь моим, либо умрешь!

– Я презираю ваши угрозы, – сказал Мортон, – мне вас жалко, и я ухожу.

Но не успел он повернуться к выходу, как Берли опередил его, столкнул ногой ствол старого дуба и, пока он с грохотом и треском падал в пучину, обнажил палаш и прокричал голосом, перекрывшим рев водопада и грохот падающего дерева: