Третьяков. – Конечно, имя Николая Николаевича придаёт вес. Если бы «Трест» организовал восстание, хотя бы частичное, то в него бы поверили и дали денег.

Якушев, нервно швыряя салфетку:

– Значит, если мы пожертвуем двумя-тремя сотнями голов, то вы дадите приличную сумму?

Третьяков смущён:

– Я не совсем точно выразился… Ценой крови, конечно, нельзя добывать деньги. Но согласитесь, мы никого не знаем, кроме вас, мы не знаем, кто стоит во главе вашей организации.

– Имена известны его высочеству и Александру Павловичу Кутепову. Эмиграция не умеет молчать, мы в этом убедились, – строго заметил Якушев. – Речь идёт о сумме в сто миллионов золотом.

– Я поговорю… Мы обсудим с Гукасовым и Денисовым.

Вечером Кутепов говорит Якушеву:

– Втирает очки. У самого ни гроша за душой. Продаёт бриллиантовую брошь жены.

С Хольмсеном и Монкевицем обсуждается техника связи. Шифр по книге «История русской музыки» Сабанеева.

Монкевиц перебежал из разведки Врангеля к Кутепову.

Говорит о Врангеле как о самодовольном, страдающем манией величия человеке. О Климовиче высокого мнения, но его не выносит Николай Николаевич, и тому придётся перебежать к Кириллу Владимировичу. Николай Николаевич надеется на деньги Генри Форда. Словом, Якушев с головой окунулся в интриги и возню в лагере эмиграции.

Пора возвращаться в Москву. Сделано все, что намечено. Кутепов – представитель «Треста» в Париже, просит не оставлять его надолго, передал почтительный привет

Зайончковскому и Потапову. Многозначительно добавил:

«Золотая голова». Вероятно, это о Потапове.

В купе поезда «Париж – Варшава» Якушев наедине с

Марией Захарченко.

Из деликатности хочет выйти, когда она раздевается.

– Глупости! Оставайтесь. Какая я женщина!

Якушеву стало неприятно, он вышел.