Берклифу, чтобы потом переслать прямо в суд.

– Я не могу взять на себя ответственность, – сказал он, –

за такие ценные вещи, которые, вне всякого сомнения, приобретены нечестным путем.

Потом он внимательно рассмотрел бумагу, в которую был завернут кошелек. Оказалось, что это кусок письма; на оборотной стороне его было написано: «В. Брауну, эсквайру», адрес, однако, был оторван. Хозяйка, которая только что с особенной осторожностью обходила молчанием все обстоятельства бегства преступника, стала теперь, напротив, особенно словоохотливой, а взглянув на кошелек, она еще больше прониклась убеждением, что дело тут нечисто. И тогда миссис Мак-Кэндлиш дала понять Глоссину, что и кучер ее и конюх – оба видели незнакомца на льду утром того дня, когда ранили молодого

Хейзлвуда.

Первым был вызван уже хорошо известный нашему читателю Джок Джейбос, который прямо признался, что он не только видел незнакомца на льду, но у него даже был разговор с тем человеком, который, по всей видимости, ночевал в гостинице «Гордонов щит».

– Ну, и как же он обернулся? – спросил Глоссин.

– Обернулся? Да он никуда не оборачивался, мы шли прямо по льду.

– Да, но о чем же вы все-таки говорили?

– Ну, он, как человек приезжий, все меня расспрашивал,

– неохотно отвечал Джок, как будто вся медлительность и молчаливость, только что владевшие его хозяйкой, теперь передались ему.

– Но о чем же он расспрашивал? – домогался Глоссин.

– Да вот, спрашивал обо всем народе, что на льду был, да насчет старого Джона Стивенсона, да про молодых леди… и все такое...

– Про каких это молодых леди? И что он о них спрашивал? – любопытствовал Глоссин.

– Про каких леди? Да про мисс Джулию и про мисс

Люси Бертрам, которых вы хорошо знаете, мистер Глоссин. Они как раз гуляли с молодым лэрдом Хейзлвудом по льду.

– И что ты ему про них сказал?

– Как что? Что есть, то и сказал. Вот это, мол, мисс

Люси Бертрам Элленгауэн, что наследницей большого поместья была, а та – мисс Джулия Мэннеринг, невеста молодого Хейзлвуда. Ишь, как она к нему прильнула. Ну, и о разных наших деревенских делах мы с ним тоже потолковали. Человек-то он простой.

– Ну, а что же он на все это отвечал? – спросил Глоссин.