Брызнул короткой огненной строчкой немецкий автомат.

Никто не ответил, и вновь наступила тишина. Опять двинулись осторожным шагом. Потом совсем близко прогремело несколько винтовочных выстрелов, грохнули разрывы гранат и, захлебываясь, длинными очередями забили пулеметы.

– Здесь штык или пуля, там воля святая. Эх, черная ночь, выручай!

Так мог крикнуть только Веремчук, часто декламировавший это стихотворение. И сейчас же вслед за этим возгласом раздалось грозное, несмолкающее, протяжное «ура». Теперь партизаны уже не крались, а стремительно бежали вперед, прямо туда, откуда огненным роем летели трассирующие пули.

Короткий, страшный рукопашный бой мгновенно закипел в лесу.

Озеро, где назначили сбор отряда, лежало в большой котловине, окруженной высокими соснами. На востоке тоненькой полоской алел рассвет.

К берегу подошли Зарубин и Багров. За ними в одиночку и группами потянулись пробившиеся партизаны.

Изодранные, пораненные, измученные, они и сейчас не имели возможности отдохнуть. Надо было выслать разведку в сторону железной дороги, откуда, всего вероятнее, могут показаться гитлеровцы, надо было выставить охранение. Выяснилось, что Рузметов уже направился к новому лагерю во главе четырнадцати подрывников. Зарубин тотчас приказал собрать легко раненных и вести их вперед, не ожидая остальных.

Подсчитать все потери сейчас было невозможно, но судьба многих партизан была уже очевидна. Когда взошло солнце, вынесли из леса мертвого командира взвода Селифонова. Немного погодя принесли еще шестерых убитых. Под тенью двух молодых берез, на красной от крови плащ-палатке умирал Сережа Дымников. У него был перебит позвоночник и в двух местах прострелена грудь.

Уходил из жизни Сережа, смелый, веселый, всеми любимый, и никто уже не мог спасти его. Он лежал неподвижно, без стона, устремив глаза в чистое голубое небо. Жить ему оставалось несколько минут. И умер он так тихо, незаметно, что казалось, будто жизнь еще теплится в нем. Глаза были открыты, в них отражались колыхающиеся ветви березы, но взгляд этот навсегда застыл.

Часа в два дня вынесли мертвого Спивака и еще четверых партизан.

Зарубин выбрал место и приказал рыть братскую могилу. Нашлась только одна маленькая саперная лопатка, и могилу копали штыками и ножами, выбрасывая землю пригоршнями.

К концу дня из леса вышли Пушкарев, Добрынин, Топорков и раненый Веремчук. Это была уже третья по счету его рана за время войны. Левая рука висела плетью.

Вечером хоронили погибших. Собрались все, кто вышел к этому времени из леса. Речь говорил Пушкарев.