– Да, это то, что волнует всех язычников. Никто не понимает, как можно щадить врагов. Вы ведь привыкли чуть что вспороть брюхо ближнему своему. Но Христос учит миловать кающихся, тех, кто признал свои грехи и принял Христа в свое сердце. И ты еще, возможно, увидишь милосердие господне.

Я сказал, что все равно не понимаю, зачем щадить врагов. Священник вздохнул и объяснил еще раз:

– Ты можешь отнять жизнь, но не можешь оживить мертвого. Даже вчерашний враг может сослужить службу сегодня, если он искренне раскаялся. Что будет лучше для нашего тана: убить тебя или взять в свое войско, чтобы ты защищал нас?

– Взять в свое войско, – сказал я, а про себя подумал: «Если я искренне раскаялся».

Брат Вилфред, видно, понял, о чем я подумал.

– Коли ты действительно раскаялся, то взять в войско, коли нет, то четвертовать. Таков правильный ответ. И Христос не велит нам щадить тех, кто упорствует в своих грехах.

Я кивнул и сказал, что теперь намного лучше понимаю заповеди Белого Христа, и просил продолжать.

Так прошло три дня. Я много говорил с братом Вилфредом и с братом Осборном, который все же решил набраться мудрости обращения у более опытного человека. Священники принесли мне немного еды, так что мой жар прошел, и я стал крепче стоять на ногах. Время от времени мне приказывали вылезти из ямы, и я показывал свое покаяние, стоя на коленях и произнося молитвы, которым меня научили. Вокруг собиралось все больше народа, и дети, что раньше плевали в меня, теперь подбегали, просто чтобы дотронуться до моей руки. Люди показывали на мою заживающую рану на лбу и говорили, что я получил ее, в своем рвении кающегося от ударов лбом о землю. По разговорам я понимал, что зрелище кающегося дана привлекает людей со всего Девона, а некоторые даже приходят с северо-востока, из тех мест, что мы недавно грабили.

На мою рубаху я теперь надевал колючую шерстяную одежду, которую брат Осборн называл власяницей. Кроме того, мне даже дали ночной горшок, чтобы священники могли спокойно ступать на дно ямы.

Однако приближался день казни, а ничего в моей судьбе не менялось. Я несколько раз видел Бриану, но каждый раз она была окружена другими монахинями, и ничего не могла мне сказать. В четверг в полдень меня торжественно крестили в большой каменной церкви. Когда с мокрой головой я вышел наружу, у церкви собралось несколько сотен человек, и все они дивились увиденному «чуду», как они его называли.

Я же злился, что терплю весь этот позор, возможно, зазря. Годред ни разу не пришел, чтобы на меня посмотреть, и, проходя из церкви обратно к своей яме, я увидел, что на площади ставят высокий помост. Когда я спросил стражника, для чего он, тот усмехнулся и сказал, что с помоста тан Горед сможет лучше увидеть мою казнь.