Во всех же движениях этих черных рабов сквозила, — Катафа не могла бы выразить словами, но почувствовала это, — робость, забитость и страх.

Их жалкие, согнувшиеся фигуры, их движения, их спины, покрытые еще не зажившими рубцами от плетей и палок, их шеи, со следами цепей, красноречиво говорили о многом… Они вздрагивали и с ужасом оглядывались на каждый окрик своих повелителей. Далеко обходя группу белых людей, они сгибались от этого слепого, животного страха, как бы заранее уклоняясь от побоев.

Канаки острова Таори, благодаря примеси меланезийской[55] крови, правда, не были красивы, но самый безобразный из них мог бы назваться красавцем в сравнении с ними. Вывезенные с Ново-Гебридских[56] островов, голые, с разорванными ушными раковинами и полусогнутым телом, они казались более похожими на обезьян, чем на людей.

В то время как Катафа с любопытством и ужасом оглядывала чернокожих, все внимание Дика было приковано к другой группе людей, белолицых, рыжебородых, причесанных, бритых и одетых в европейский костюм, как одевался Керней.

Одни из них сидели на корточках, остальные полулежали. Перед ними стояла бутылка и несколько скорлуп кокосовых орехов, которые, видимо, заменяли им стаканы. Время от времени один из них брал бутылку и наливал ее содержимое в скорлупы. Тогда то один, то другой кричал какие-то резкие, пронзительные приказания чернокожим, от которых те еще больше пугались и сгибались еще больше, точно ожидая удара, а иногда, когда они проходили близко, белые ударяли протянутой ногой в сапоге по голому черному телу.

Странное волнение наполнило душу Дика…

Смутное воспоминание детства, давно позабытые впечатления промчались в его душе.

Перед ним ясно встал образ Кернея, лица Джаксона, Джима и других матросов экипажа корабля, на котором он когда-то нашел приют. Отдельные слова и восклицания этих людей на берегу долетали до него, и вдруг с какой-то непонятной живостью и силой он вспомнил родную речь, на которой уже редко говорил со времени появления на острове Катафы и на которой совсем перестал говорить со дня смерти Кернея.

Названия, означающие берег, лагуну, остров, все окружающее, те названия, которыми Керней обозначал все это, всплыли перед ним. Диком овладело страстное желание пойти сейчас же к этим людям, близко подойти и посмотреть, похожи ли они и лицом на Кернея, заговорить с ними на их и его языке.

Но так же внезапно Дика, привыкшего к уединению, охватила робость — Дика, не знавшего страха перед чудовищной коброй и гигантским осьминогом, — и он решил отложить свое знакомство до завтра.